— Я всегда знал, что граф Рутвен любит Фрэнсис больше других дочерей, и естественным образом предположил, что он будет склонять тебя к браку именно с ней.
— Граф Рутвен пока еще в своем уме! Ты что, не разглядел ее? Да это какой-то страх Божий, а не де-
Вушка! Кикимора, пугало, ведьма! Я всю дорогу боялся, что. когда ты увидишь ее — со своего смертного одра, разумеется, — у тебя случится удар! Я даже собирался — ради тебя — заставить ее снять эти проклятые очки!
Маркиз хранил у себя миниатюру с изображением Фрэнсис, сделанную год назад, и от души надеялся, что именно эту девушку Хок выберет в жены. Интересно, что заставило ее прикидываться огородным пугалом… Увы, сын не замечал, что это всего лишь маскарад. Ситуация впервые показалась маркизу затруднительной и странной.
— Зачем же ты женился, если она тебе противна? — спросил он, надеясь, что ответ прольет хоть какой-то свет на происходящее.
Хок начал чересчур тщательно отчищать рукав. Он почувствовал, что краснеет, и разозлился на себя чуть ли не сильнее, чем на отца, который был ко всему прочему проницательнейшим из людей, которых он знал.
— Что все это значит, Хок?
— Ладно, я выскажу все как на духу! — Хок смущенно развел руками. — Ее сестры, Виола и Клер, были по-настоящему красивы, бойки на язык и вдобавок очаровательны. Каждая из них прямо дала мне понять, что желает вращаться в высших лондонских кругах, каждая собиралась не отходить от меня ни на шаг. А мне, отец, нравится холостяцкая жизнь! Так уж вышло, что Фрэнсис, при всей ее невзрачной внешности, оказалась куда предпочтительнее своих сестер. Она застенчива и послушна. Из нее почти клещами приходится вытягивать каждое слово. Если бы ты только знал, как прекрасно сидеть с ней за завтраком! Тишина, благословенная тишина. Развлечения, всякие там ликующие толпы ей безразличны. Кроме того, она хорошо воспитана и не потребует от меня… не потребует…
— Ты собираешься поселить ее в поместье и продолжать свою вольную лондонскую жизнь, не так ли? — спросил маркиз голосом сухим, как листья поздней осенью.
Хок что-то пробормотал не слишком внятно.
Маркиз мог бы сказать сыну, что тот ведет себя точь-в-точь как какой-нибудь лицемерный буржуа, но он не сделал этого по очень простой причине: Фрэнсис не нуждалась в его защите. Судя по словам графа Рутвена, она была наделена всеми возможными достоинствами: красотой, обаянием, остротой ума, рассудительностью… и своенравием. Каковы бы ни были причины, по которым Хок выбрал ее, его выбор был единственно правильным.
Однако проблема с внешностью невестки оставалась. Маркиз решил, что в свое время позаботится об этом, но для начала следовало выяснить причины, толкнувшие Фрэнсис на столь странный поступок. А когда это будет сделано, он разберется и со своим сыном.
Впрочем, его надеждам на скорейший разговор с невесткой не суждено было осуществиться. Вечером Фрэнсис послала Агнес к миссис Дженкинс, которая, в свою очередь, пересказала послание Отису, а дворецкий наконец передал его слово в слово Хоку:
— Ее светлости нездоровится, милорд. Она не сможет выйти к столу.
— Тем лучше, — заметил Хок.
Он сразу воспрянул духом, рисуя себе ужин, за которым не придется то и дело поднимать глаза на жену и при этом давиться куском.
— Как жаль! — сказал маркиз, нахмурившись. — Надеюсь, она не слабого здоровья?
— Ничуть. Правда, во время путешествия она как-то раз задала нам с Граньоном хлопот. Приняла вместо настойки опия какое-то варево от лошадиных колик. Ее так тошнило, что Граньон только успевал выносить горшок!
Ужин прошел в довольно напряженной обстановке, так как маркиз был погружен в размышления, а Хок, все еще обиженный, был слишком угрюм для легкой болтовни. К его недовольству прибавилось раздражение. По его мнению, Фрэнсис нисколечко не была больна. Она просто забилась в нору, как перепуганная мышь.
После трех порций бренди, выпитых в благословенной тишине курительной комнаты, он созрел для того, чтобы обвинить жену во всех своих неудачах.
— Я хочу одного — поскорее сбежать отсюда, — громко обратился он к пустой комнате, вслушиваясь в эхо, откликающееся под высоким потолком. — Но до тех пор,
Пока она не забеременеет, мне не видать свободы.
Это означало, что его тяжкие труды на ниве супружеской жизни не закончились с приездом в Десборо-Холл. Хок поднялся, задул свечи и направился в восточное крыло. В спальне он переоделся в роскошный бархатный халат и прошел к двери, отделявшей его спальню от спальни Фрэнсис. Он думал: «Если бы не она, ноги бы моей не было в этом захолустье!»