57 
— Сарафан перепачкала, — пожаловалась девушка, обходя подопечного. — У тебя и на спине ссадины, кровоточат они. Так что…
Теперь Рада стояла перед ним, занимаясь спиной ведуна. Он понимал, что так девушке просто сподручнее, что, прижимаясь к мужчине, она может сильнее втирать мазь… Но что-то изнутри нашептывало: она не стесняется тебя… Она показывает себя тебе…
— Прости меня за брата… — выдавил Олег.
— Не думай о нем сейчас. — Рада вздохнула, полная грудь колыхнулась, и словно электрический ток пробил Середина сверху донизу. — Что было, того не воротишь. Глеб сам виноват, а уж когда за тебя схватился, поздно стало. А ты смелый, не отступишь… Жалко мне тебя.
— Еще ничего не ясно, — усмехнулся Середин. — А отступать мне по призванию не положено. Мое дело находить и изничтожать нежить.
— Нежить, она всякая бывает. Есть послабее, есть посильней… — Рада закончила втирать мазь, отстранилась, глядя на Олега. — Ходишь всегда один, некому даже постричь тебя. Хочешь, постригу?
— Нет… — Руки Олега сами легли на ягодицы девушки, потянули ее обратно. Ведун зарылся лицом в мягкую грудь, втянул носом запах свежего, молодого тела. — Не хочу. Не теперь.
Рада молчала, гладила его по голове. Олег все никак не мог решиться, мысли в голове путались, заплетались. Глеб, Всеслава, Борис, чародейка… Надо что-то делать немедленно, сейчас же, но нет сил встать и уйти.
— Поешь, — попросила Рада, будто прочтя его мысли. — Не уходи так. А я ждать буду — вдруг вернешься.
Она отошла от него, и Олег не пытался удержать. Глупо все, глупо… Пришел на ум тот старик из корчмы, что укорял ведуна за бедный вид, за то, что о себе не думает. Все верно. Только раньше Середин оправдывал себя тем, что нечисти от него спасу нет, а теперь вот сам попал, как кур во щи.
Не успел он об этом подумать, как те самые щи с курятиной появились на столе. Вслед за ними каша, хлеб, сметана, квас… Накрыв стол, Рада уселась напротив, подперла рукой подбородок.
— Ешь, не смотри на меня, — попросила она.
— Глядя на тебя — вкуснее, — улыбнулся ведун, но девушка осталась печальной. — Ты прости, что я так…
— Я не сержусь. Знаю, что ни на кого в деревне не похожа, знаю, что смотрят на меня мужики. Только мне оттого пользы нет, потому что боятся они. Да мне и не нужно… Вот и ты почувствовал, что не нужно прикасаться ко мне.
— Нет… — Олег положил ложку. — Не в этом дело!
— В том, — убежденно перебила его Рада. — Я ведь в самом деле не знаю, чья я дочь. Отец у нас с Глебом был пришлый — богатырь, с тебя ростом. Но я на него не похожа, и на мать не похожа. Люди всякое говорят… И боятся. Такая уж моя судьба — нетронутой оставаться. Ты ешь, а я сейчас старые отцовы вещи достану. Они хорошие, а носить некому.
Олег хотел остановить Раду, но она уже выскользнула в дверь, а еда распространяла умопомрачительные запахи. После ночи в лесу он и куску хлеба был бы рад — а тут целый пир… Почему-то стыдясь себя, Середин за обе щеки принялся уговаривать угощение.
— Вот, тут и куртка, и порты, и рубаха! — Рада вернулась с ворохом одежды, как раз когда Олег закончил с едой. — Только сапоги сносил Глеб, нога-то у них одна. Оденешься, будешь на человека похож — глядишь, нечисть тебя и испугается! — Девушка невесело улыбнулась. — Неужели пойдешь ночью в лес, Глеба искать?
— Пойду.
— И что же будет?
— А чему быть, то и будет! — Олег допил квас, поднялся с лавки. — Спасибо тебе, хозяйка, за угощение. А за брата прости…
— Не держу зла, я же сказала! Ты не виноват. Что ж, я тебе в светлице постелила, иди, спи…
Она отвернулась, Олег заметил, как мелко подрагивают ее плечи. Он подошел, осторожно обнял девушку, поцеловал в затылок.
— Не нужно! — попросила она. — Не неволь себя.
— Я и не неволю. — Середин повернул Раду к себе, поцеловал сперва один, потом другой заплаканный глаз.
— Люба тебе?
— Очень… — Он неловко подхватил ее на руки, понес к дверям, рассчитывая найти за ними достаточно широкое ложе. — Все еще устроится, Рада! Вот увидишь! И умруна одолеем, и Всеславу найдем, и брату твоему поможем!
— Глебу не помочь, — прошептала девушка, легко целуя ведуна в небритые щеки. — А Славушку найди: маленькая она, жаль, если пропадет за чужие грехи…
«Вот и чародейка была маленькой, ни в чем не виновной, — вспомнил Олег, укладывая Раду поверх пухового одеяла. — О чем думал Элокай, выкрикивая в последнюю минуту заклинание? Хотел отомстить убийцам — или пытался дать дочери хоть какую-то жизнь? Скорее второе, иначе для себя бы выбрал судьбу умруна, не для нее. И теперь она, такая безвинная, творит зло. Творит, может быть, и вправду не сознавая, что творит…»
57 
