75 
Через пять минут Алек остановился у двери спальни Джинни, поднял руку, чтобы постучать, но тут же опустил. Она плакала.
Он расслышал приглушенные всхлипы, и от этих жалобных звуков внутри у него все перевернулось. Она не плакала с той минуты, как узнала о смерти отца, по крайней мере он не видел ее плачущей. Хорошо, что она может немного облегчить скорбь. Однако Алек обнаружил, что не может вот так просто повернуться и уйти. Бесшумно открыв дверь, он вошел в комнату. На камине горел единственный канделябр, так что почти вся спальня была погружена в темноту. Несколько секунд Алек не двигался, выжидая, чтобы глаза привыкли к полумраку.
Джинни сидела на подоконнике, подтянув колени к подбородку, прижавшись к ним лицом. Тело ее сотрясалось. Алек тихо подошел к ней и положил руку на плечо.
— Джинни!
Девушка вскинулась:
— Уходи, Алек. Немедленно! Оставь меня в покое!
— Не уйду. Хватит здесь места и для меня? Наверное, хватит.
Он подвинул девушку и устроился рядом.
— Вижу, ты совсем ничего не ела.
— Не люблю тушеного зайца.
Алек вынул из кармана носовой платок и, приподняв ее подбородок, вытер глаза.
— Что ты хочешь?
Алек, не отвечая, продолжал свое занятие, пока Джинни, вцепившись в его запястье, не отвела руку.
— Убирайся, Алек. Я больше не хочу тебя видеть.
— Выслушай меня, Джинни, — начал Алек, но тут же замолчал, увидев полные боли глаза. Господи, это уж слишком… так живо воскрешает те ужасные дни после гибели Несты…
Алек привлек ее к себе, положил голову девушки себе на плечо:
— Мне очень жаль, дорогая. Я знаю, это тяжело. Господи, я все знаю…
И эта нежность окончательно доконала Джинни, оказалась последней каплей. Джинни снова заплакала, тихо, безнадежно, покорно. Алек продолжал говорить с ней, сам не зная о чем, бормоча всякую бессмыслицу, давая ей выплакаться, вылить печаль, облегчить душу. Сам он не мог плакать, и лишь поэтому скорбь сжирала его многие месяцы.
Он продолжал прижимать к себе Джинни, пока рыдания не затихли, непрерывно гладя девушку по спине, по-прежнему что-то бормоча. И в какой-то момент она превратилась из маленькой девочки, нуждавшейся в его утешении, в женщину, желавшую его, готовую отдаться.
Подняв лицо, Джинни взглянула на него. Взгляд ее упал на рот Алека, и розовые губы слегка приоткрылись. Алек мгновенно потерял голову и начал целовать ее, страстно, безжалостно, проникая языком во влажные глубины, почти насилуя ее нежный рот. Она не застыла, не замерла, не отстранилась и с какой-то радостью приняла этот вторгшийся чужой язык, отдаваясь на волю Алека. И эта покорность, полное подчинение немедленно смягчили его.
— Ах, Джинни, — шепнул Алек, тепло дыша ей в рот. Она прижалась к нему грудью, обвила руками шею.
— Пожалуйста, Алек…
Он пытался сдержаться. Это было трудно, ужасно трудно, но Алек понимал, что в этот раз, ее первый раз, он не должен набрасываться на нее. Он возьмет Джинни, сделает ее своей, он знал это, хотя она отдается вовсе не потому, что любит или желает его, просто невольно ищет утешения и защиты. А его мотивы? Они не выдерживают ни малейшей критики. Но это не имеет значения. Он сам выбрал этот путь, и она помогала ему в достижении того, что, как он уверен, было правильным и верным для них обоих.
К удивлению Алека, Джинни лихорадочно извивалась у него на груди, словно потерявшая стыд любовница, и он встал, увлекая ее за собой, пока она терлась об него животом и грудями, так, что он, казалось, вот-вот взорвется от похоти. Алек стиснул ее ягодицы, поднял девушку, прижимая к набухшему фаллосу, слушая ее стоны, словно музыку, ощущая на лице горячее быстрое дыхание.
Эта ее настойчивость, безумная буйная спешка, раскаленная жажда были неестественными, но ничто не могло остановить Алека. Она хотела вновь осознать, что жива, что по-прежнему существует, и он понимал это. Внезапно он опустил ее руку вниз, между их телами, и почувствовал, как ее пальцы, скользнув по животу, сомкнулись вокруг напряженной плоти.
— О Боже, — простонал он, прижимаясь к ней бедрами, желая лишь одного — чтобы она продолжала его ласкать.
И она продолжала, пока Алек не почувствовал, что его семя вот-вот прольется. Дернувшись, он порывисто отстранился, тяжело дыша, подхватил Джинни на руки, понес к постели и почти бросил на перину.
Джинни приподнялась на локтях и не отрывала от него взгляда, все время, пока Алек стягивал сапоги и сбрасывал сорочку. Теперь на нем остались одни брюки, и Джинни страстно хотела увидеть его, хотела больше всего на свете, хотела…
75 
