112 
«Порядок, — подумал Олег, — даже не забыл ничего».
Он встал. Ноги подгибались от слабости, и пришлось опереться рукой о стену. Середин сделал шаг вперед к озерцу в полу. Котяра, бросив намываться, с интересом следил за ним.
— Что, думаешь, упаду? — спросил его Середин. — Хрен тебе.
Он шагнул еще и опустился на колени, с облегчением переводя дух. Озерцо было неглубокое, сквозь слой воды Олег видел, как шевелились песчинки на дне — ключ питал озерцо чистой водой. Середин опустил ладони в воду, и пальцы свело холодом.
— Однако. С ледника, что ли, течет?
Он набрал пригоршню воды и плеснул в лицо, потом склонился и припал к воде губами — почему-то вдруг проснулась дикая жажда. Зубы заломило, горло перехватило холодом, но он пил и пил, через силу проталкивая в себя обжигающе ледяную воду.
Что-то было не так… Он поднял голову, подождал, пока исчезнет рябь. Из воды на него смотрело заросшее чуть не по глаза бородатое лицо с впалыми щеками. Нечесаные волосы топорщились, как солома на взбитом ветром стоге сена. Середин отпрянул, огляделся, подполз на коленях к лежанке и откинув полотно, замер, не веря глазам. Еловые ветки слежались, примятые его телом, хвоя была желтая… Середин коснулся ее пальцами, и хвоя зашуршала, осыпаясь мертвыми иголками.
— Ква твою мать, — хрипло прошептал Середин, — сколько же я спал?
Упираясь в лежанку, он встал на ноги, сделал шаг к ступеням. Кот зашипел, прижал уши, припал к земле, явно не собираясь его выпускать.
— Да пошел ты! — Середин сделал еще шаг.
Сверху упал луч света, от ворвавшегося холода ведун поежился. По ступеням спустилась какая-то необъятная фигура, закутанная в тулуп.
— Ты далеко ли собрался, соколик? — От Радомши веяло морозцем, лицо было красное, сердитое, но глаза хитро щурились, выдавая, что гнев ее напускной.
— Радомша, сколько я тут валяюсь?
— Скока надо, стока и валяешься. Ложись обратно, слаб ты еще на воздух идти.
— Пусти, все равно выйду.
Бабка подбоченилась, обозрела его с ног до головы.
— Что, так голяком и пойдешь?
Середин растерянно оглядел себя, только сейчас заметив, что одежды на нем нет.
— Так и пойду, — упрямо сказал он.
— Тьфу, — Радомша в сердцах топнула толстой ногой в валенке, — упертый ты, ако баран. Все мужики одинаковы!
Она скинула тулуп, оставшись в рубахе, валенках и меховой душегрейке, накинула его Середину на плечи.
— Заговор сними, да глаза прикрой, — сварливо велела она.
Олег провел рукой, снимая «кошачий глаз», запахнулся и ступил на лестницу. Бабка поддерживала его сзади. Он навалился на дверцу плечом, отжимая ее, та внезапно подалась и…
В лицо ударило белым, искрящимся, морозным. Зажмурившись, Середин из-под ресниц осторожно глянул вокруг. Избушка тонула в сугробах по самые окна, снежные шапки клонили к земле ветки елей и сосен. Верхушки деревьев горели золотом на фоне синего безоблачного неба. Олег хватанул ртом морозный воздух, закашлялся.
— Что это? — просипел он.
— Зима, соколик, зима пришла. Лютень на дворе, али Сечень — кто как говорит. Через две седьмицы Касьяна встречать, а там уж и Навий день. Предков поминовение.
«Мама дорогая, середина февраля», — быстро подсчитал Олег.
— Это сколько же я…
— Ага. Почитай, все проспал: и Солнцеворот, и Сварожки, и Коляды.
— Быть не может!
— Может, может. Да ты не стой столбом, еще простыть не хватало. Ну-ка, беги в избу.
Хрустя по снегу босыми ногами, Середин затрусил к избушке. Сил хватило только, чтобы добраться до лавки возле печи. Олег рухнул на нее, блаженствуя в тепле, вытянул и прижал ноги ступнями к горячему боку печки. Радомша ввалилась следом, присела напротив. Ведун запахнул тулуп.
— Да ладно, — махнула бабка рукой, — стыдливый больно. А то я не нагляделась на тебя, пока ты без памяти валялся. Давай-ка, милый, мясо набирать будешь. Баню я истопила — попаришься. А завтра — в лес. Пропитание сам добывать будешь.
— Мне идти надо…
— И куда ж ты пойдешь, а? Три луны колодой лежал, из схрона еле выбрел. Вот отъешься — тогда в добрый путь. Небось, к девке какой?
— Не девка она.
— Ну, значит, баба. Разница невелика. Только все одно не дойдешь.
Середин закрыл глаза. Да, бабка права. В таком состоянии, да еще не зная дороги…
— Вон, в сенях валенки. Надень, — велела знахарка, — да не сиди сиднем: коли спешишь, так шевелись.
112 
