Последние отзывы

  45  

Почти два часа Олег пытался понять, чем вызван столь живой интерес и доброжелательность к его скромной личности, но так до самого сыта ничего выведать не смог. Проводили их с Урсулой с почетом, через распахнутые ворота, перед порогом налили прощальный, «запорожский» корец. Олегу налили, естественно, не невольнице. Купец Елага при любой нужде звал за помощью обращаться, две его женщины скупо улыбались — и то достижение.

— Чертовщина какая-то, — подвел итог обеда Олег, когда они вышли за ворота. Косуха мелодично звякнула. Ведун сунул руку в карман, достал тряпицу с бубенчиками, усмехнулся: — Я уже и забыл про них. На, возьми. В горнице наденешь, хоть послушаем, как при танце звучат.

— Тоскливо, — подала голос невольница. — Слышала я такие в гареме. Туйдук и то не такой плаксивый.

И в этот миг Олегу в горло впилось острие рогатины. Ведун и внимания не обратил на небольшой дозор ратников, идущих навстречу от Волги. Оказалось, что зря. Сейчас они, разойдясь и опустив копья, жестко удерживали остриями пленника — причем наконечники, проколов ткань, впились в кожу.

— Он это, он! — радостно запрыгал незнакомый мальчишка на мокрой тропинке.

— Снимай меч, душегуб, — сурово потребовал один из воинов. — И не вздумай дернуться, не то до княжьего суда не доживешь.

«Ну вот и все…» — ощутил Олег неприятный холодок безнадежности. Он медленно расстегнул пряжку ремня, сложил его пополам и протянул поясной набор с оружием дружиннику. — «Нашли».

Ведун думал, что его засунут в поруб — но вместо этого ратный наряд вывел его на вечевую площадь, отмеченную тяжелым колоколом на «П»-образной дубовой подвеске. Спасибо, не эшафотом. Пожалуй, еще никогда Олег не радовался тому, что попал на Русь, а не в дикую послеримскую Европу, так искренне, как в эти минуты. Смертной казни «Русская правда» не предусматривала. Допрос с пристрастием, виру, право на месть — да. Но только не казнь.

Широкая, изрядно утоптанная площадь, за которой стояли скромные избы, примыкала к тротуару из дубовых плашек, что окружал коричневый каменный дом, представляющий собой правильный куб, крытый крестообразной крышей. Саженей десять высотой, он имел всего два этажа — с узкими бойницами в стенах первого и широкими стрельчатыми окнами на втором. Еще ведуна удивил выпирающий наружу из стены дымоход печи. Тепло на Руси обычно берегли, и дымоходы убирали внутрь, к центру дома. Хотя, кто знает: может, там святилище от стены до стены, и труба посередине нарушит всю духовную гармонию.

Связывать поставленного рядом с колоколом Олега ратники не стали — но копейные острия по-прежнему покалывали его кожу сквозь плотную косуху. Теперь, наверное, походившую на дуршлаг. Один из дружинников забежал в дом, очень быстро выскочил обратно:

— Воротила, на суд в вечевика бей. Дражко, со мной пойдем. И приглядывайте за татем, кабы не учудил!

Ратник в мисюрке вместо обычного для русских воинов шелома пригладил усы, словно пива пенного глотнул, отставил рогатину, взялся за свисающую с колокола веревку, потянул. Вечевик отозвался низким протяжным звоном. Ратник выждал, снова потянул. Потом еще. Бой получался не частый тревожный, не сполошный, а уверенный, неторопливый, как поступь не сомневающегося в своей мощи слоновьего вожака.

Из каменного дома вышли слуги, вынесли сбитый из брусьев щит, накрыли его ковром, затем притащили тяжелое деревянное кресло с высокой спинкой, которое поставили сверху. Торопливо обмели вениками тротуар.

С окрестных улиц начали подходить горожане. С интересом поглядывали они на выставленного у колокола арестанта, разбредались вдоль изб. Когда любопытствующего простого люда собралось тысячи три и по краям площади сделалось тесно, стали появляться бояре и горожане позажиточнее — с посохами, в тяжелых турских^[4] шубах. Шли они степенным шагом, снисходительно раскланиваясь с простым людом и чуть спокойнее — друг с другом. Среди прочих Середин узнал Словея Ратина. Купеческий старшина на него даже не глянул и занял почетное место на дубовом тротуаре, в двух шагах от пустующего пока кресла.

Появился воевода караула — он и Дражко вели в поводу гнедую, чалого и вороного коня, на котором от Суздаля скакала невольница. Четвертого, как вспомнилось ведуну, он у старшины со двора так и не забрал. А тот не напомнил, не прислал. Дражко начал развьючивать лошадей, выкладывая на землю Олеговы сумки, узлы, припасы, раскатали шкуру. Воевода тем временем направился в дом. Народ оживился. Начало представления близилось.

  45