27 
Зализа, держа на всякий случай руку на рукояти сабли, прошел по единственной улице Кодавера к берегу. Местных баб победители сгоняли сюда — частью в одних рубахах, а то и вовсе голышом. Полонянки скулили в полный голос, но опричник прекрасно знал, что никого из них никто не тронул. Ну, разве помяли чуток, потискали, тряпье оборвали — разве есть для любого мужика большее удовольствие, нежели девку оголить, да по белым телесам пятерней съездить? Но на большее времени у грабителей не имелось — во первую очередь любой воин золотишко в захваченном селении смотрит. Во вторую — серебро. В третью — еще чего хорошего из барахла. От полонянок тоже никто не откажется — но это потом, когда добыча выбрана и поделена, когда на больших кострах зажаривается несчастная скотина и льется без счета дармовое вино. Вот тогда и бабенку можно у огня разложить, с полонянкой сладкой побаловаться. А коли с этого начинать станешь — без добычи вернешься, всю без тебя выберут.
Так что бабы скулили больше со страху, да со стыда — голые и простоволосые. Присматривали за ними трое мужиков из баженовской судовой рати. Им, в отличии от рыбаков-охотников, лопаты, кадушки да сундуки были ни к чему — на ладью лишнего барахла не сложишь, чтобы потом до дома месяц везти. Морские воины ждали более удобной добычи — поменее размером, да дороже в цене. Они знали, что добыча такая появится — план набега Зализа с Ильей Анисимовичем обговаривал в мелочах.
— Почто девок на борт не отправите? — кивнул на полон опричник.
— Не на чем, Семен Прокофьевич, — развел руками один из ратников. — Рыбаки прям ополоумели все, до поселка дорвавшись. Не слышат ничего. Своего баркаса у Ильи Анисимовича нет, а ладью к берегу не подвести. Мелко.
— Мелко, мелко… — поморщился Зализа, и неожиданно громко заорал: — Мелкошин, подь сюда! Мелкошин, воевода тебя зовет!
— Да оглохли они все, Семен Прокофьевич, — усмехнулся ратник. — Как тетерева на току.
Зализа сплюнул, спустился к воде, прошелся вдоль покачивающихся на мелководье лодок. Чего на них только не лежало! Горшки, корыта, лавки, вилы… Хотя, с другой стороны — зачем сколачивать лавку самому, коли можно взять готовую?
Солнце уже поднималось над ровной линией горизонта, и от него под ноги государева человека тянулась яркая слепящая лента. День разгорается — время уходит. Зализа недовольно выдернул саблю из ножен, немного поиграл ею на свету, спрятал обратно: где там этот Прослав?! Без проводника в чужих землях — сгинешь могом, и отчего не поймешь.
— Звал, Семен Прокофьевич?
Опричник не без удивления повернулся, и обнаружил деда Мелкошина, прибежавшего-таки на зов.
— Звал, — кивнул Зализа. — Собери своих сельчан, да перевези полонянок на ладью, пока дело не началось.
— Дык, Семен Прокофьевич… — жалобно оглянулся охотник на разоряемый поселок.
— Ты не туда смотри, а меня слушай, — наставительно посоветовал Зализа. — Больше проку будет.
— Ага, — мгновенно понял намек дед. — Счас, соберу.
Он умчался бодрой трусцой, а опричник поднялся к полонянкам.
— Значит, ратники, — поднял он баженовских воинов. — Всех баб нам не взять, так что давайте так. Отводите в сторонку вот эту, эту, эту…
Не обращая внимания на поднявшийся крик — женщины всегда кричат и плачут, хоть замуж, хоть в рабство, хоть в монастырь — Зализа выбрал из полона самых молодых и красивых с виду девок, каковых получилось всего десятка два, а остальных приказал привязать к деревьям: пусть мужики повеселятся, когда разорение закончат. Как раз подошли стрекотовские охотники, которые, плохо скрывая раздражение погнали выбранных пленниц к воде.
— Эй, Мелкошин! — окликнул деда Зализа. — Как с полоном закончите, сосну потолще срубите. Так, чтобы два десятка ратников поднять смогли.
— Сделаем, Семен Прокофьевич! — весело откликнулся тот.
Опричник вышел на один из причалов, выходящих далеко в озеро, присел на выпирающую сваю, с нетерпением вглядываясь вдоль берега, и временами поднимая голову к небу. Долгожданные паруса появились, только когда время стало приближаться к полудню.
— Ну, Прослав, выпороть бы тебя, — с явным облегчением поднялся Зализа. — Ладно! Стало быть, пора. Думаю, таран Мелкошины ужо вырубили, а у судовой рати мечи с самого вечера чешутся. Пора.
* * *
— Как думаешь, Сергей, — повернул голову Росин. — Про наш набег в летописях написано?
27 
