19 
Именно тогда снова появился Хэймс и, не стараясь быть особенно нежным, снял повязку с плеча Маркуса. Тот сжал зубы, услышав вырвавшийся у Хэймса вздох, и стал раздумывать, что он означает.
Врач опять вздохнул.
— Может, скажешь, что-нибудь, например, по-английски?
— Лежи смирно, Девлин, и молчи. Поверхность розоватая, рана затягивается хорошо, вот только твоя черная душонка может породить инфекцию и погубить тебя. Не двигайся.
Маркус громко застонал, когда игла вонзилась в левую ягодицу. Он почувствовал, как Хэймс слегка прижал его к постели.
— Еще один антибиотик. Уколы в задницу действуют наиболее эффективно. — Игла вышла из тела, оставляя после себя холодный, пульсирующий след, и Хэймс потер место укола ваткой со спиртом.
— Ты садист и мясник.
— Через пять-шесть дней я сниму швы. Старайся не двигать плечом. В кровати лежать не обязательно, но марафоны тоже бегать не стоит, включая вниз и вверх по лестнице.
— Спасибо.
— Пусть кто-нибудь сделает тебе массаж, чтобы мышцы не утратили гибкость. Да, чуть не забыл, герой-любовник, никакого секса по крайней мере в течение недели. Рана откроется, и я даже денег с тебя не возьму, просто закопаю, и все. Понятно?
— У меня во всем теле не осталось ни единой твердой кости или мышцы, Хэймс.
— За твои кости и мышцы я не беспокоюсь. И кстати, очень хорошая девушка по имени Сьюзи Глэнби говорила мне как раз обратное.
Маркус застонал:
— Она совратила меня, клянусь. Я был невинен. Я же не знал, что она замужем за боксером. Боже сохрани. Неужели ты думаешь, что я решил наложить на себя руки?
Хэймс ухмыльнулся, обнажив широкое пространство между передними зубами.
— Старик Марта просто чудо, не так ли? Он пару раз стукнул Сьюзи, она упала в обморок, парень перепугался и позвонил мне. Так я и узнал, что произошло. Так что прими обет безбрачия, Девлин.
— Не могу поверить, что ты был доктором при обществе игроков в поло в Беверли-Хиллз.
— Да уж, полюбуйся, каким гуманным я стал в окружении таких замечательных личностей, как ты и Меркел.
— Ладно, Хэймс, у тебя на курорте пруд пруди всяких богатых шишек, перед которыми ты стелешься.
— В основном они страшные зануды. Известно тебе, что сифилис в наше время еще очень даже распространен? Ты, наверное, думаешь, что у этих дураков хватает мозгов для того, чтобы трахаться направо и налево и при этом предохраняться? — Хэймс покачал головой и встал. Он задержался на мгновение у кровати и взглянул на молодого человека, зажмурившего глаза от пронзительной боли. — Не строй из себя героя, Девлин. О, что за черт.
Маркус почувствовал новый глубокий укол в правую ягодицу и застонал.
— Это обезболивающее, — объяснил врач, набрасывая одеяло на Маркуса.
— Ты виноват в этой боли!
Но Хэймс уже махнул ему на прощание и выскользнул из комнаты. Ну и садист этот рыжеволосый ирландский гном, черт бы его побрал.
Но боль почти сразу начала утихать, и было так замечательно перестать бороться с ней. Маркус провалился в глубокий сон.
Коко и Доминик появились у него позже тем же вечером. Коко была идеальной любовницей богатого мужчины: немного постарше Маркуса, тоненькая, как манекенщица, с длинными ногами и большой грудью; ее длинные пепельные волосы безупречно ровными прядями ниспадали на плечи. Коко выглядела дорого, что соответствовало действительности, и обращалась с Домиником совершенно очаровательно. Она была умницей, эта Коко. Раньше она работала манекенщицей, выступая на показах в лучших французских домах моды, и карьера ее достигла пика как раз в 1985 году. Тогда она и повстречала Доминика на горных вершинах в Сент-Морице — они оба были страстными лыжниками. Очень скоро их стали замечать вместе, и французские газетчики-фотографы просто сходили с ума при виде всемогущего загадочного мужчины, дважды судимого — один раз за уклонение от налогов, второй раз за организованное преступление по части коррупции — и оба раза оправданного, и красотки манекенщицы. Скоро они стали любовниками.
Маркусу нравилась Коко. Преданная, неглупая и, судя по стонам разборчивого в любовных делах Доминика — время от времени Маркус слышал их, проходя мимо его двери — бесподобная в постели.
Казалось, Коко не обращала большого внимания на то, что Доминик дарил ей время от времени баснословно дорогие украшения. В отличие от его сына Делорио — алчного, вечно недовольного маленького подонка.
19 
