Особенно,... 
58 
Она поворачивает голову к Лейке, но видит вместо подруги розовый светящийся кокон. Этот кокон пульсирует и переливается огоньками. От него исходит ощущение тепла и мира. Катя привстает и обнаруживает, что может видеть сквозь постель, а там, внизу – еще один источник света. Нечто, расползшееся в стороны, словно огромная медуза, и оно тоже пульсирует и мерцает, но совсем не так, как кокон. То, что внизу, больше похоже на озерцо расплавленной лавы.
Катя глядит на свою руку. Рука похожа на настоящую, только прозрачная и окутанная чем-то похожим на искрящийся пар.
Катя поднимает руку, смотрит сквозь нее и видит…
То, что она видит, заставляет Катю зажмуриться. Но когда она открывает глаза, то видение не исчезает.
«Видение» сидит в компьютерном кресле в непринужденной позе, откинувшись на спинку и выжидающе глядя на Катю сияющими синими, лишенными белков глазами. На «видении» щегольской белый костюм и узкие черные лакированные, очень элегантные туфли. И никакой ауры вокруг. В этом сне он один выглядит настоящим живым человеком. Хотя Катя точно знает, что он – не живой и не человек.
– Здравствуйте, Эдуард Георгиевич,– говорит Катя.
– Здравствуй, Катя,– отвечает призрак с печальной улыбкой.
– Это сон, да? – спрашивает Катя.
Призрак медленно качает головой.
– Тогда где мы? И кто это? – Катя показывает на розовый кокон.
– Ты – в постели. Рядом – твоя подруга. Она спит. И Хищник. Он тоже спит.
Катя смотрит на кокон и видит, что внутри него – спящая Лейка. Обычная спящая Лейка. Катя озирается… Да, она действительно в Лейкиной спальне, но выглядящей совершенно фантастически. Ее наполняют тени. Темные и светлые, цветные, серые, черные…
Всё изменилось, только Селгарин не изменился. Он по-прежнему сидит в кресле и выглядит так, как должен выглядеть человек.
– Что с нами случилось? – спрашивает Катя.
– Ничего.
– Тогда почему всё выглядит по-другому, почему всё светится и расплывается?
– Потому что ты по-другому смотришь.
– Как это?
– Неважно.– И после паузы добавляет: – Не знал, что ты умеешь – так.
– Как? – спрашивает Катя.– Что я умею?
– Многое.
Селгарин кладет ногу на ногу, встряхивает головой, откидывая со лба длинные светлые волосы. Очень человеческий жест.
«Он – призрак,– напоминает себе Катя.– Он мертв. Зачем он здесь?»
– Ты хотела этого,– отвечает Селгарин на ее мысленный вопрос.– Я пришел. Спрашивай.
Катя смотрит на Селгарина, лишенного света. И понимает, что в этом светящемся мире он – ущербен. И сострадание к эльфу вновь пронзает Катино сердце.
– Как вы себя чувствуете, Эдуард Георгиевич? – спрашивает она.– В смысле, я имею в виду, став баньши…
– Ужасно,– спокойно отвечает призрак.– Никогда, в самом страшном видении, я не мог и подумать, что со мной такое случится…– Голос его дрожит.– Я ничем не заслужил такого…– говорит он, и Катя улавливает в его речи знакомые душераздирающие интонации баньши.
– Я ввергнут в то, что ненавистно каждому ши,– тьма, холод, безобразие, смерть. Можешь ли ты понять, каково существу света стать тенью в мире вечных сумерек? Можешь ли ты понять, какую боль причинил мне твой вопрос?
– Извините…– шепчет Катя.– Может быть, я могу вам как-то помочь?
Голос-стон умолкает.
Катя ждет.
– Спасибо за предложение,– уже более спокойно говорит баньши.– Нет, ты – не можешь. Смертный не может провести дух ши в Тир-нан-Ог. Будь я Туат'ха'Данаанн – тогда, возможно… Но я – всего лишь Тил'вит'Тег. И мой дух слишком слаб, чтобы достигнуть Мира-под-Волнами.
– Но может быть…– Катя ищет варианты.– Если похороним ваши кости?
Селгарин вяло машет рукой:
– Это ничего не даст. Хотя, если ты похоронишь мои останки, это будет благое дело. Когда их глодает тролль, мой дух испытывает жестокие муки.
– Тролль? – Катя смотрит вниз, туда, где под кроватью спит Хищник.– Ах, значит, он все-таки припрятал что-то! Я найду их и похороню! – обещает она.
– Только не закапывай их в землю,– предупреждает Селгарин.– Тролль выкопает и перепрячет. Брось в воду, а лучше сожги.
Катя ежится, представив, как будет жечь кости Селгарина. Вонища от них, наверно, будет невероятная. Нет, лучше уж в воду…
– Сделай это – и мне, возможно, станет легче.
– Что-нибудь еще я могу сделать? – спрашивает Катя.
– Может быть. Ты ведь, Катя, не обычный человек. Когда я увидел, что мой плач не трогает тебя, я был поражен.
– Почему?
58 
