— Прекрасно. Пойди поешь и поспи, пожалуйста. Я тебя подвезу.
— Что-то ведь преступнику понадобилось от этого тела.
— Преступнице. Это женщина, черт побери.
— Допустим.
— Я в этом уверена.
— Рост еще не доказательство.
— У меня есть и другие улики.
— Ладно. Преступнице понадобилось что-то взять на этом теле.
— И она взяла. На этом след обрывается.
— Если покойница носила серьги, ты бы это поняла? По проколотым мочкам?
— Там уже нет никаких мочек, Жан-Батист.
Внезапно в ночном мраке, выплюнув струйку дыма, лопнул один из прожекторов, словно сообщая почтенной публике, что погребальный спектакль окончен.
— Ну что, поехали? — спросил Вуазне.
XIX
Ариана вела слишком резко, на вкус Адамберга, он любил сидеть в машине, привалившись головой к стеклу, и чувствовать, как его качает, словно в колыбели. Проезжая по темным улицам, Ариана смотрела по сторонам в поисках ресторана.
— У тебя хорошие отношения с этой толстухой в погонах?
— Это не толстуха в погонах, а божество о шестнадцати руках и двенадцати головах.
— Вот оно что. А я и не заметила.
— И тем не менее. Она ими пользуется, когда ей вздумается. Скорость, масса тела, неприметность, сериальный анализ, переноска тяжестей, физическая мутация — в зависимости от обстоятельств.
— И еще дурное настроение.
— Если ее это устраивает в данный момент. Я часто ее раздражаю.
— Она в связке с пестроволосым парнем?
— Это Новичок. Она занимается его обучением.
— Не только. Он ей очень нравится. Он хорош собой.
— Очень ничего себе.
Ариана резко затормозила на светофоре.
— Но поскольку жизнь устроена неправильно, — продолжила она, — твоей лейтенантшей интересуется тот развинченный франт.
— Данглар? Интересуется Ретанкур?
— Если Данглар — это долговязый элегантный мужик, державшийся подальше от нас, то да. С манерами брезгливого академика, который явно не прочь пропустить стаканчик, чтобы взбодриться.
— Он самый, — подтвердил Адамберг.
— Так вот, он влюблен в толстую блондинку. Но бегая от нее, он не станет ей ближе.
— Любовь, Ариана, — единственное сражение, которое можно выиграть, отступая.
— Что за идиот это сказал? Ты?
— Бонапарт, а у него со стратегией было все в порядке.
— А ты что делаешь?
— Отступаю. У меня нет выбора.
— У тебя неприятности?
— Да.
— Тем лучше. Обожаю чужие истории, а главное, чужие неприятности.
— Давай паркуйся, — сказал Адамберг, указывая на свободное место. — Поужинаем здесь. Какого рода неприятности?
— Когда-то муж ушел от меня к мускулистой санитарке на тридцать лет моложе его, — продолжала Ариана, паркуясь. — Вечно они поперек дороги становятся. Санитарки.
Она уверенно потянула на себя ручной тормоз, издавший сухой скрежет, и этот звук послужил единственным заключением ее истории.
Ариана была не из тех врачей, что терпеливо дожидаются конца ужина, чтобы перейти к делу, стремясь из вежливости отделить мерзости морга от радостей застолья. Не переставая жевать, она нарисовала на бумажной скатерти раны Диалы и Пайки в увеличенном размере, чтобы комиссар вник в проблему. Уголки и стрелки отмечали характер нанесенных ударов.
— Помнишь, какого она роста?
— Метр шестьдесят два.
— То есть это женщина, на 90 процентов. Есть и еще два довода: первый — психологического порядка, второй — ментального. Ты меня слушаешь? — неуверенно спросила она.
Адамберг несколько раз кивнул, не прекращая раздирать кусочки мяса, нанизанные на шпажку, и размышляя, пытаться ли ему переспать сегодня с Арианой или ну его. Ее тело чудесным образом — возможно, благодаря ее любви к необычным смесям из разных напитков — забыло, что ему шестьдесят лет. Эти мысли отбрасывали его на двадцать три года назад, когда он, так же сидя напротив нее в кафе, пожирал глазами ее плечи и грудь. Но Ариану занимали только покойники. По крайней мере внешне, потому что женщины, тщательно следящие за собой, так умело скрывают свои желания, что часто забывают о существовании оных и изумляются, внезапно обнаружив их. Камилла же, напротив, будучи неудержимо естественной, на такое притворство неспособна, и ее просто заставить задрожать и вспыхнуть. Ариана такого прокола себе не позволит, Адамберг даже не надеялся.