Он замер в Катиных объятиях, ощущая и радость и стыд: все это предназначалось другому. И бессвязное обрадованное лепетание, и сомкнувшиеся на шее руки. И быстрые поцелуи, и неуловимо-нежный аромат незнакомых духов. От этого стало особенно горько. Все было не его.
Но сейчас-то он был Пашка… Приходилось поглаживать ее по плечам и уверенно говорить что-то в ответ, успокаивать, пьянея от женщины своей мечты… Бог ты мой, как получилось, где он ее встретил? Почему ее встретил он? Пашка, которому все удавалось?
— Нет, правда, все в порядке?
— Хочешь, цыганочку спляшу? — усмехнулся он, сдув со щеки прядь русых волос, щекотавших ноздри. — С выходом?
— Не надо, вдруг тебе еще нельзя… — всерьез испугалась она.
— Все мне можно, — сказал Петр.
Она внезапно напряглась, отстранилась и заглянула в лицо:
— Что, хочешь…
— Что? — не понял Петр.
Она оглянулась через плечо на широкую смятую постель, глядя с немым вопросом, неуверенно пошевелила плечами, снимая легкий незастегнутый пиджак.
— Не надо, — заторопился Петр, до которого только сейчас дошло, и в виски бросилась жаркая волна. — Я не в том смысле…
И со стыдом понял: еще пара секунд — и не стал бы ее останавливать. Даже просто смотреть на нее нельзя было спокойно. Прямо-таки взвыл мысленно — как жить с ней в одной квартире, день и ночь? Пашка говорил, и всерьез… но разве так можно? Дело даже не в том, что это Пашкина жена. Главное, на нем сейчас личин а… Чужая шкура. Роскошная, но сути дела это ничуть не меняет…
— Ко мне приходили из милиции, — сказала Катя. — Этакая рыжая майорша. Сегодня утром.
— Шевчук?
— Да, кажется… Паша, что-то случилось? Что-то не в порядке с… аварией?
— Вроде бы нет, — сказал он насколько мог безмятежнее. — О чем она, собственно, спрашивала?
— Кто обычно ездит на джипе… ездил, точнее. Не собирался ли ты увольнять Митю…
— Ну-ну? — поторопил он, расслышав легкую заминку.
— Сердиться не будешь?
— Ох, да что ты…
Катя решилась:
— Очень деликатно, но пыталась выяснить, не… кокетничала ли я с Митей. Я ответила грубовато, но чистую правду…
— Что — нет?
— Ну конечно, а как же иначе? Паша, это чистая правда…
— Господи, ну а кто в тебе сомневается? — сказал Петр, гладя ее по плечу. Вот, значит, какие зигзаги выписывает пытливая милицейская мысль. Жена
босса кокетничала с шофером, и он, стервец, из ревности подрезал шланги… В общем, не так уж глупо для людей, не знающих потаённого смысла «аварии». Где-то даже логично…
— Паша, там что-то…
— Да нет, чепуха, — сказал он веско. — Они нынче дерганые и пуганые. Если бизнесмен, если авария и вдрызг разбитая машина — значит, покушение… Вздор. Помнишь, чтобы на меня когда-нибудь кто-то покушался? То-то. Катюша, успокойся. Завтра меня выпускают, и все будет в порядке.
Он поднял голову и заставил себя поцеловать ее в щеку вполне привычно, как и подобает супругу с четырехлетним стажем. Катя замерла в его объятиях, тихонько, тяжко вздохнула.
…Когда она ушла, Петр, воровато оглянувшись на дверь, прошел к холодильнику и достал плоскую бутылочку коньяка, подсунутого одним из «друзей». Набуровил себе в стакан граммов сто и жахнул.
Интрига оборачивалась совершенно неожиданной стороной. Катя что-то бесповоротно изменила в нем, что-то то ли сломала, то ли, наоборот, породила. Он не находил себе места и знал, что это не пройдет ни к утру, ни вообще.
После деликатного стука заглянул доктор, но Петр решительно поднял голову:
— Вы можете меня сегодня больше не беспокоить?
— Конечно, конечно, голубчик… — покладисто отозвался доктор, исчезая за дверью.
И сразу же, словно получив некий сигнал, вошла Анжела. Одним пальцем нажала кнопочку замка, отрезав палату от внешнего мира, танцующей походкой приблизилась к постели и тоном обиженной девочки протянула:
— Павел Иванович, чем я вас прогневила? Даже не смотрите…
— Да ничем, господи… — где-то даже растерянно сказал Петр, соображая, что подтвердились и эти подозрения.
— У меня даже мелькнуло жуткое подозрение, что вы и меня забыли, когда головой стукались…
— Ну, разве тебя забудешь? — бухнул он первое, что пришло в голову из нехитрого арсенала ловеласов.
И, кажется, попал в точку. Прелестница прямо-таки расцвела, подошла и непринужденно присела на краешек постели, закинула ногу на ногу прямо у него под носом, захватила двумя пальцами мочку его уха, уставилась с такой улыбочкой, что Петр ощутил себя совращаемой школьницей. «Ну, Пашка, — подумал он. — Ну, жук. Неплохо устроился».