— Не виляй. Уяснил, что от тебя требуется?
— Ты ее хоть трахнул?
Петр постарался не заводиться:
— Сказал, слушай сюда. Ты ее с этого момента оставишь в покое, Гульфик Лундгрен доморощенный. Понял?
— Допустим. Вот только не возьму в толк, зачем ты, дубликат, впрягаешься в чужие отношения. Твое дело простое — старательно изображай оригинал и не задирай хвостик.
— Чего-то ты, я вижу, упорно недопонимаешь, — пожал плечами Петр. — Хорошо, что она мне пожаловалась. А если бы оригиналу? Хорошо я его знаю, не стал бы он с тобой душеспасительные беседы беседовать…
— Спаситель ты мой… Что, Катюшу распробовал и настолько она тебе тянулась?
— За словами следи, падло, — сказал Петр металлическим голосом. — Уж если зашел разговор об оригиналах и дубликатах, позволь тебе напомнить, что дубликат еще до-олгонько будет изображать оригинала. Пару месяцев, знаешь ли. За это время можно столько дров наломать…
— Например?
— Например, выкину тебя сейчас из машины и прямо посреди проезжей части навешаю по чавке, — сказал Петр спокойно. — Вон те ребятки, — он показал большим пальцем за спину, на видневшийся в зеркальце заднего вида бежевый «пассат» с охраной. — ни о каких таких подменах не подозревают, моментально подключатся. А в конторе прикажу тебя уволить к кузькиной матери. Через пару месяцев, может, и восстановишь справедливость — хотя, насколько я знаю своего братца, он, узнав о твоих поползновениях, из чистого принципа яйца тебе шлюпочным узлом завяжет… И вообще, что мне стоит в нынешнем своем обличье позвонить знакомым из областного УВД и наябедничать, что мой шофер на рабочем месте из горлышка самогон жрет и анашу под сиденьем держит…
Он бил наугад — ну не могло у Пашки при его положении не оказаться добрых знакомых среди местных силовиков в чинах… Видимо, так оно и было: Елагин, дернувшийся было сказануть что-то хамское и обидное, захлопнул клювик. Помолчал с минуту и уже совершенно другим тоном произнес:
— Давай считать, что — проехали?
— Коли ты от нее отвяжешься, — сухо сказал Петр.
— Заметано.
— Слово?
— Ну, сказал же…
— Смотри у меня.
— Да ладно тебе, — покаянным тоном произнес Митя, явно стараясь нащупать пути к примирению. — Я же не железный, понимаешь…
— В роль «палача» вошел?
— Что, разузнал уже? Мое дело маленькое, командир. Ежели босс хочет, чтобы я сыграл рольку на театре, отказываться как-то и неловко. Полицедействовать пять минут за дополнительные бабки на фоне нынешней безработицы — очень даже неплохое занятие…
— Вот только в роль входить за пределами театра не следовало, — сказал Петр, уже остыв.
— Да ладно, говорю ж — заметано… А теперь ты послушай. Инструкции. Вон там, в бардачке, возьмешь больничный, его тебе добрый доктор Айболит аж на три недели выписал, понятное дело, босс так распорядился. Никакой отсебятины, все, что я говорю, велено передать в точности и незамедлительно… Короче, у тебя все еще позванивает башка и заниматься ежедневной конторской рутиной не стоит. Косарева нет в городе, а кроме него никто не знает про… вас с боссом. Когда он приедет и займешься делом. А пока — заедешь на фирму на полчасика. Чтобы своим бодрым цветущим видом опровергнуть всякие сплетни — одна наша бульварная газетенка уже печатнула, сучка, что у господина Савельева, якобы, полный паралич и он, по слухам, совершенно недееспособен. Тут подъедет одна морковка с ти-ви, наши «паблик-рилейшен» договорились и проплатили, дашь ей кратенькое интервью — мол, жив-здоров и весел-бодр, правда, рекомендовали отдохнуть недельку, но это, в принципе, пустяки… Потом можешь ее трахнуть, босс ей пару раз вставлял черта под кожу, так что не удивится… Сосет, говорит, виртуозно, так что пользуйся моментом.
— Ближе к делу.
— Куда уж ближе… В общем, повосседай полчасика в кабинете. Никого не принимать, ни с кем о делах не толковать, все дела переводи на замов и прочую шушеру… Принесут текущие бумажки, не требующие резолюций и решений,
— ссыпай в стол, босс потом разберется. А главное — к тебе сегодня заявится на прием некий господин по фамилии Колпакчи. Запомнил? Господии Колпакчи. Так вот, его ты обязательно примешь. Потолкуете за запертыми дверьми.
— О чем?
— Мое дело десятое. Сам скажет. Но чтобы принял ты его, как штык. И сидел в конторе, пока он не явится. Понял?