8 
— Твоими бы устами…
— Ладно, хватит, — с некоторой властностью поднял ладонь Павел. — Моральные препоны есть? Кажется, нет. Сумма устраивает? Кажется, да. Работа, в принципе, подходит. Нет, я не говорю, что тебе будет легко, и попотеть придется, и мозгами ворочать, и на нервах будешь… Все я понимаю. Только, брательничек мой дорогой, обеспеченное будущее стоит таких трудов, а? Честно заработал — честно получил.
Петр перевел дух. Ощущения, будто все это происходит в дурном сне, уже не было, но легонький приступ нереальности не отпускал. Кабанья голова равнодушно и тупо глазела на него со стены янтарно-желтыми бельмами. Пятьдесят тысяч долларов. Новая машина. Киру можно будет одеть, как куколку, да мало ли… Прав Пашка — это будущее. Обеспеченное, без унизительного привкуса бедности, никчемности.
Что удивительно, откуда-то из неведомых глубин вновь вернулся молодой азарт, с которым вроде бы расставался навсегда. Близнецы Савельевы через столько лет задумали очередную хохму, превосходящую все прежние по дерзости, по замаху. Сорок четыре года — это еще не старость, господа…
С улыбочкой наблюдавший за ним Павел нагнулся, похлопал по плечу:
— Помнишь «Принца и нищего»? Ведь любил ты когда-то товарища Твена, спасу нет…
— Я и теперь не разлюбил.
— Вот и отлично. Устроим переиздание бессмертного романа, братуха? По нашим наметкам?
— Устроим, — сказал Петр.
Павел длинно, шумно, с неподдельным облегчением вздохнул:
— Ф-фу… Семь потов сошло. Ну, выпьем за успех?
Глава вторая
ЧТО-ТО С ПАМЯТЬЮ МОЕЙ СТАЛО…
Они явно торопились уйти, хотя и просидели совсем недолго — трое мужчин, отмеченные всеми признаками преуспеяния, от мобильников и впечатляющих перстней до невиданных Петром галстуков (правда, вопреки массе сочиненных оголодавшей интеллигенцией анекдотов никто из них не блистал малиновым пиджаком, никто не носил килограммовых золотых цепей и не гнул пальцы веером).
Заметно торопились, от них так и веяло брезгливой жалостью Полное впечатление, боялись подцепить некую заразу, которой тут было неоткуда взяться. Мешая друг другу, кинулись хлопать его по плечу, с ноткой растерянной фальши уверять: ерунда, Павлик, все образуется, платная медицина и не с такими казусами справлялась, вон и Семеныча ты сразу узнал, и меня помнишь, и физиономия поджила, и видок, в общем, посвежевший… В таком примерно духе. Петр механически кивал, отвечая что-то краткое, дежурное. Еще пара секунд — и за ними захлопнулась дверь. Отвернувшись к окну и тяжко вздохнув, Петр в уме посчитал: седьмой, восьмой, девятый. Сегодня нему наконец-то разрешили пускать посетителей. Сначала пришли трое, потом — двое и еще раз двое, теперь — эти трое… черт, сбился, десять получается, а не девять… Ерунда. Главное, ни одна из четырех компаний ничего не заподозрила. Соратники и партнеры, сытые капитаны шантарского бизнеса явились посочувствовать попавшему в беду собрату. Посидели на краешках мягких стульев, бормоча нечто сочувственное, но в глазах у каждого, право, так и полыхало примитивное любопытство, так и подмывало бухнуть: «Павлик, у тебя что, совсем память вырубило?»
Вслух, конечно, не спросили, люди воспитанные. Но глаза выдавали. Ну и наплевать. Экзамен, похоже, блистательно выдержал. Приходится при-знать, что Пашкины мозги дорого стоят — брательник рассчитал все отлично и оказался сущим пророком…
Тихонечко отворилась дверь, белая, бесшумная. Вошла Анжела, с утра выполнявшая при нем функ-ции опытной и придирчивой секретарши, — черноволосая красоточка в белоснежном, довольно-таки бессовестном халате, открывавшем ножки на всю длину и облегавшем, словно купальник. За неделю Петр немножко привык к ее убойной сексапильности, но все равно по спине всякий раз пробегали жаркие мурашки, поскольку юная чертовка, усугубляя ситуацию, держалась так, словно участвовала в конкурсе на очередную мисс, а он был жюри: колыханье бедрами, взгляды-улыбочки… Подозрение, что под безукоризненным халатиком ничего и нет, все больше превращалось в уверенность. Поскольку никаких таких особых медицинских процедур, исключением смены повязок и пластырей, Анжела с ним не учиняла, Петр так и не смог представить ее за рутинной медсестринской работой.
Вот и сейчас, убирая в роскошный импортный холодильник очередную порцию недоступных простому смертному яств — дары только что исчезнувшей компании,
8 
