Последние отзывы

  50  

Неужели бедная в своих средствах и некультурная Россия в XX веке, в ущерб коренному русскому населению и не заботясь о приобщении к русской государственности почти 40 млн. живущего в России приграничного населения, снова будет расходовать кровь своих сынов и тратить кровные русские деньги на устройство отделенных от нас другими народностями западных славян?»

И к этому не прислушались. Господствовал любимый принцип русской интеллигенции: не обращая внимания на собственные неурядицы и насущные потребности, отдавать все силы очередной «мировой проблеме»: то борьбе за демократию, то распространению коммунизма, то защите славянских братьев…

Хотя… Главная трагедия в том, что прекраснодушные фантазии российских «мыслителей» прекрасно сочетались с гораздо более циничными расчетами военных и политиков, поглядывавших в сторону Балкан уже со своим интересом. Сочетание романтичных, напрочь оторванных от жизни прожектов с амбициями генералов и министров - штука взрывоопасная…

Я уже цитировал выше русских мемуаристов, к своему горькому разочарованию встретивших в Болгарии нечто решительно непохожее на славянофильские иллюзии. Теперь - свидетельство человека, столкнувшегося с тем же самым в Сербии.

Князь В. П. Мещерский некогда был известен на всю Россию - внук историка Карамзина, работодатель Достоевского, многолетний издатель журнала «Гражданин», камергер Александра II, личный друг Александра III. Правда, в советские годы его постарались погрузить в забвение, объявив реакционером и черносотенцем. На деле при жизни князь подвергался нападкам решительно со всех сторон поскольку безжалостно критиковал не только революционеров и либералов, но и высшую государственную бюрократию, и светское общество.

«Одержимый бесом братушколюбия», как он сам позже с горечью вспоминал, Мещерский заделался яростным панславистом. «Я готов был в эти минуты объявить врагом России всякого, кто не хотел, как я, и войны, и освобождения всех славян, и заодно взятия Константинополя». И статьи писал соответствующие, придя в «воинственный и славянофильский азарт».

И вот князь, «чтобы девать куда-нибудь свой славянофильский пыл», отправляется в Сербию, на землю обетованную. И что же он там видит?

Прежде всего, еще по дороге выяснилось, что подавляющее большинство русских добровольцев, отправившихся на помощь сербам - никакие не «идейные» борцы, а «сволочь», «мазурики», искатели приключений, намеревавшиеся ловить рыбку в мутной воде. Но это еще не самое печальное. Мещерский прибывает в Белград…

«Познакомившись с главными действующими лицами, я сразу получил холодную ванну, ибо убедился по впечатлениям, которое они на меня произвели, что и князь Милан (правитель Сербии. - А. Б.) и митрополит Михаил, и знаменитый премьер Ристич — все это были более или менее искусные актеры (здесь и далее - выделено самим Мещерским. - А. Б.), разыгравшие сообща комедию восстания, и в особенности комедию эксплуатирования добродушной в своем энтузиазме России…

Доминантною нотою во всех троих было неудовольствие на Россию, что она слишком мало делает для Сербии и, не решаясь объявить войны, ограничивается только присылкою сброда добровольцев-скандалистов и деньгами, которых, кстати, прибавляют они, шлют слишком мало… И все это я услышал в ту минуту, когда, приехав в Белград, я думал застать всех от мала до велика в настроении умиления и благодарной любви к России… И, вспоминая, как иные русские несли в славянские комитеты свои кровные гроши, здесь сразу окунулся в мир, где между добровольцами шел разговор о том, сколько золотых проиграно или выиграно Миланом во время ночной оргии. В итоге Белград со всеми своими официальными лицами произвел на меня тяжелое впечатление. Я думал в нем найти патриотическую температуру на несколько градусов выше петербургской, которая была высока, но нашел совсем противоположное… Я не услышал здесь в сербских сферах ни одного сердечного тона, ни одной ноты чувств. Наоборот, везде я слышал только холодные отголоски расчета, самолюбия, честолюбия и мыслишек эгоистичного холодного ума».

Быть может, «внизу», в простом народе, царили иные настроения — неподдельная любовь, уважение и благодарность к русским братьям? Увы, увы… Мещерский достаточно пообщался и с самым что ни на есть простым народом…

«Я вступал с мирными поселянами в разговор, ожидая от них патриотических излияний. Но везде мои ожидания не сбылись. От каждого крестьянина я слышал все одну и ту же мысль: жилось им хорошо, никто их не обижал, о турках не было ни слуху ни духу, и вдруг наехали сюда русские, берут с них контрибуцию, разоряют подводами, а иные так даром возить заставляют и лошадей загоняют. И, глядя на повсеместные корыстные довольства и благополучия, на общие и повсеместные признаки такого благосостояния, в котором народ все имеет, ничего не желает и ни на что не жалуется, я начинал понимать, что эти действовавшие на меня, как холодный душ, народные речи были отголосками живой правды… Самое странное было то, что нигде я не слышал даже малейших проявлений той ненависти к туркам, которою мы на берегах Невы так кипели…»

  50