Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
197 
— А ты там поешь, да? — съязвил вор, но все-таки поднялся. — Я-то ладно, а вот коровы толком не отдохнули…
— Ничего, им тоже недолго осталось.
— Альк!!!
— Скакать в смысле. Думаю, мы уже совсем близко. Друг предпочел не уточнять, к чему именно.
* * *
К вечеру все плоты были связаны — и каждый по отдельности, и между собой. Длинная бревенчатая змея лежала вдоль берега, шевелясь от волн и поскрипывая суставами. Хвост был привязан к двум глубоко вкопанным в землю столбам, на голове еще копошились люди, проверяя последние узлы.
— Хватит, — решил мастер, в тысячный раз сверившись с планом и хитрой вещицей из деревянных палочек и стальных дуг. — Должна лечь.
— Ну, с Хольгой! — скомандовал знаменный, отступая на пригорок, чтобы насладиться зрелищем во всей его красе.
Работники и тсецы дружно налегли на первую половину переправы, отпихивая ее от берега. Пришлось хорошенько покряхтеть, но главное было сделать щель, а дальше в дело вступило течение. Змея медленно, величественно, как тень от векового дуба, описала четверть круга — и уткнулась мордой в островной берег.
Ринтарцы радостно заорали. Длины хватило с избытком, даже пару плотов отвязать придется — чуть наискось легла.
Первыми переправу испытали тсецы, наскоро обежали остров и замахали с берега белыми платками: чисто! На пробу перевели одну телегу с камнями — плоты выдержали, хотя воловьи копыта несколько раз чавкали по воде.
Убедившись, что все в порядке, знаменный велел перебираться и работникам. Остров оказался куда больше, чем мерещилось с берега, и выше — с обращенной к Саврии стороны даже обрывчик в человеческий рост, источенный гнездами береговушек. Кабы по три раза за год не выкашивали, уже давно лес бы поднялся, а так только ивняки по краям.
Цыка выдернул клок сена из стога, помял в пальцах, понюхал. Многие мужики сделали то же самое, хотя победителя знаменный пока не объявил. Сено и впрямь было на славу: душистое, не сырое и не пересушенное, а стога — высоченные, на цыпочках до макушки не достать.
Но налюбоваться добычей работникам не дали, отозвали обратно.
— Куда разбежались?! Вначале переправу до ума доведите и укрепите как положено, — велел знаменный. — А то, не приведи Хольга, ночью дождь пойдет, реку вздует, сорвет все к такому-то Сашию, и заново мостить придется.
Мужики недовольно заворчали: и так до того натрудились, что каждое волоконце ноет!
— Если до темноты управитесь, завтра весь день отдыхать будете, — посулил тсец. — И пива каждому по три кружки!
Пришлось подчиниться — не столько ради пива, сколько из-за мечей охраны и тсарского гнева.
— Ему-то что, — уныло протянул Колай, когда батраки снова взялись за плоты, — Весь день только ходит да командует, хо бы веревочку разок подал…
— Пойди самому знаменному это скажи, — зло отозвал Цыка. Пустое нытье весчанина только раздражало, если впрягся — так тяни и не скули. — Он тебе подаст. Веревочку даже узелком завяжет.
Колай ссутулился и залепетал:
— Да ты что, друг, я ж пошутил… Конечно, кто-то и начальствовать должен, иначе работа вразлад пойдет…
Батрак брезгливо отвернулся. Он и не думал доносить на одновесчанина, но от его искреннего испуга стало противно.
— Ну, Цыка, миленький… — еще больше испугался мужик.
— Да отстань ты от меня! Ничего я не слышал и дальше хочу.
Колай наконец заткнулся, и дальше работали в тишине, перебрасываясь словами только по делу. Закат уже густо позолотил воду, когда впереди заволновались, повставали.
— Саврян поймали! — передали по цепочке. — Которые сено забирать приехали, по холодку, хе-хе. Сейчас знаменный с ними разбираться будет.
Поглядеть на это захотелось всем. Тсецы, как ни странно, не ругались, а сами потянулись на остров вместе с работниками.
Для знаменного уже успели поставить шатер, развести костер и даже поджарить на вертеле пару диких уток. Но ради дорогих гостей тсец великодушно отложил трапезу.
— Один сбежал, — пожаловался-повинился ему поймавший чужаков караульный. — Сиганул в ивняки, только мы его и видели.
Саврян было трое: двое немолодых мужчин и еще безусый паренек лет четырнадцати. По-ринтарски они не понимали или притворялись, глядели волками и возмущенно лопотали по-своему.
— Говорят, что наместнику жаловаться будут, — перевел Мих Цыке.
У знаменного тоже нашелся толмач из тсецов.
197 
