Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
55 
— Я — Хольгин посланник, — приосанился молец. — И пойду указанной Ею тропой, даже если она раскалена добела и усыпана терниями!
— А какие он проповеди читает — вообще заслушаетесь! — льстиво заверил голова чуток опешившего тсеца.
По счастью, молец посчитал ниже своего посланничьего достоинства тратить на них свое красноречие и умолк.
— Ишь ты, «отпеть», — продолжал бормотать Колай, — типун ему на язык! Надо ж было такое сказануть!
Цыку больше встревожило другое слово.
— А куда ехать-то? Нам говорили, в Макополе работать будем.
— Скоро узнаете, — уклончиво ответил тсец, выписывая голове бумагу, что люди, коровы и телега приняты в полном порядке. — Страна большая, крепкие руки везде нужны. Все, человече, иди, дальше не твоя забота!
Голова поклонился, сунул свернутую трубочкой расписку в рукав и коротко, неловко распрощался с весчанами — будто с уже чужими.
— Фессю мою проведай! — не сдержавшись, в последний миг окликнул его Цыка. — Скажи, что у меня все хорошо, пусть не тревожится!
— Проведаю, передам!
За воротами амбара голова стащил шапку и утер ею потный лоб.
— Что ж, хлев сгорел, зато и крыса с ним, — вслух подумал он. — Эй, пацан! Медьку хочешь? Покажи, где тут поблизости кормильня почище да подешевле!
* * *
Отрабатывать проезд языком оказалось очень весело, хоть и тяжело. К вечеру Рыска так устала, словно в огороде горбатилась. По счастью, Жар помогал, тоже байки травил, давая подружке передохнуть. Лесорубы при близком знакомстве оказались мужиками хорошими, простыми и добродушными. Они сами с удовольствием трепали языками, рассказывая о своих семьях и жизни, и, несмотря на первоначальные угрозы, в обед поделились со «сказочниками» немудреной снедью. Толкать увязшую в грязи телегу пришлось только один раз, и то лесорубы сами справились, со снисходительными усмешками оттеснив Рыску с Жаром в сторону.
Беспокоил девушку только Алые. Нет, с лесорубами он больше не заедался. И вообще никак себя не выказывал, что насторожило не только Рыску.
— Он у вас больной, что ли? — подозрительно спросил ее вожак на вечернем привале.
До темноты добраться до Рогатки не удалось, но друзей это не огорчило — рыночные ворота все равно откроются только утром. Если встать с последней звездой и резво прошагать оставшиеся пять-шесть вешек, то как раз к началу торгов успеют — выспавшимися, бодрыми хорошо из воров пыль выколачивать.
— А? — Рыска оглянулась. Альк сидел на отшибе, нахохлившись и как будто не замечая ходящих по поляне людей, хотя глаза у него были открыты. — Нет… Ну разве что на голову, — осторожно добавила девушка.
— Он и на возу так всю дорогу просидел, — присоединился к разговору возница со второй телеги. — Будто чучело, только губы иногда шевелятся и пальцы стискиваются.
— У него… неприятности, — уклончиво ответила девушка.
— Ладно, лишь бы не заразно было, — сплюнул вожак, отходя.
— Эй, сказочница, — окликнул девушку один из лесорубов, сваливая возле костра такую охапку хвороста, что хватило бы быка зажарить, — ты птицу щипать-потрошить умеешь? У нас тут пара курей припасена.
— Умею… — рассеянно отозвалась Рыска, не сводя глаз с бледной фигуры под деревом. — Сейчас, погодите щепочку!
Пока мужик вытряхивал из мешка возмущенно кудахчущих птиц и одним движением обрывал их протесты, девушка окунулась в сумрак на краю поляны. После жаркого, жгучего дыхания костра он показался особенно промозглым. И роса на траву уже выпала — или так с утра и не просохла.
— Альк!
Саврянин повернул голову, только когда Рыска дотронулась до его плеча. Оскалился:
— Чего тебе?
— Ты в порядке?
— Нет.
— А что случилось?
— Все. — Альк снова уставился в пустоту.
Девушка, неловко потоптавшись рядом, присела на корточки. От саврянина веяло холодом и отчуждением, как от гранитной глыбы. Зато и бояться-стесняться камня было как-то глупо.
— Пойдем к костру, а? — заискивающе предложила Рыска. — Лесорубы кулеш варят.
— Меня все равно не угостят.
— Я с вами поделюсь, — щедро пообещала девушка.
Альк покосился на костер. Жар вовсю балагурил с лесорубами, успев выклянчить у них краюху хлеба и кость от копченой свиной голяшки, покрошенной в варево. Мяса на ней почти не осталось, но погрызть вприкуску с хлебом тоже немалое удовольствие.
55 
