94 
— Хорошо, тогда бросим ее здесь! Только есть с этих пор мы будем в кормильне, за твой счет!
И, не давая Альку возможности возразить, развернулась и быстро пошла к рыночным воротам, благоразумно заткнув уши (впрочем, кое-что все равно пробилось).
Оглянуться девушка рискнула только на подходе к дому. «Вьючная корова» брела в двадцати шагах позади и по другой стороне улицы, чтобы никто, упаси Божиня, не подумал, что они вместе. С женской, узорного плетения корзиной в руке он и впрямь смотрелся очень смешно, так затравленно озираясь по сторонам, словно каждый прохожий тыкал в него пальцем и глумливо хихикал.
Поймав Рыскин взгляд, Альк злобно сощурился и прошипел:
— Молодая здоровая девка — а мужчина за ней корзину несет!
Рыска проказливо ухмыльнулась, согнулась крючком, придерживая рукой поясницу, и заковыляла, как древняя старуха, кряхтя и охая.
Альк сплюнул и отстал еще больше, добравшись до дома пятью щепками позже девушки. Уронил корзину у порога и, не останавливаясь, прошел в Жарову комнату, хлопнув дверью. «Еще бы, — с досадой подумала Рыска, — на печи-то хлопать нечем». Впрочем, друг вернется не скоро, а в спальне прохладнее, чем в кухне, девушка сама там передремывала днем. Но настроение все равно оказалось слегка подпорченным, к тому же Рыска спохватилась, что из-за ссоры с Альком забыла про свеклу и придется варить не борщ, а щи.
Прошло четыре лучины, начало темнеть, а саврянин из комнаты так и не вышел. Только пару раз кровать скрипнула. Рыска начала беспокоиться, чувство вины грызло все сильнее, хотя девушка и пыталась убедить себя, что нахал получил по заслугам.
В самом деле, не переломилась бы она под той корзинкой, донесла…
— Альк, выходи! — сдавшись, поскреблась Рыска в дверь.
— Отстань, — нехотя отозвались изнутри раза с третьего, поняв, что иначе девка не отвяжется.
— Щи сварились.
— Я не голоден.
Рыска ущипнула себя за ухо, болью изгоняя гордость, и шепотом, в самую щелку, попросила:
— Ну прости меня, пожалуйста. Альк не ответил.
Девушка с досадой (а она-то готовила, старалась!) отошла от двери и прикрыла расставленную на столе посуду полотенцем, от мух. Не хочет — не надо, им с Жаром больше достанется!
— М-ме-е-е! — раздалось под самым окном. Опять молодая непослушная коза вырвалась из хлева и забежала на их половину двора! Рыска выскочила из избы, поймала негодяйку за рог и потянула назад к хозяйке.
— До чего хитрющие твари, будто люди! — заметила тетка Ксюта, огрев беглянку палкой по мохнатому боку. Палка отскочила, будто от надутого пузыря, а вид у козы стал еще более зловредный. — Чуют, что мне невмоготу за ними гоняться, и пользуются. Может, подоишь это наказание? А то мне что-то спину прихватило, еле сгибаюсь.
— Да, конечно! — Рыска уверенно взялась за подойник. Ей уже приходилось доить и эту козу, и прочее стадо, когда хозяйке надо было отлучиться по торговым делам.
Белые струйки весело стреляли из-под пальцев, молоко было жирное: плотная белая пена поднималась вдвое быстрее, чем сам надой. Девушка облизнулась — на хуторе это было первейшее лакомство, Сурок держал пару козочек для «малокровных» детишек, ну а на пену с ложками нападали Рыска и Жар, поджидая Фессю у дверей хлева, чтобы женка не видела.
Хозяйка, прислонившись к косяку, оживленно болтала, пересказывая поселковые новости и сплетни. Девушка слушала вполуха: она еще мало кого здесь знала, в ценах на кормовое зерно неразбиралась, а слухи о приближающемся конце света ходили каждый год. Правда, теперь к ним какой-то Хольгин Глас добавился, но это лучше у Жара расспросить. Опять враки, наверное.
Мимо забора прошел какой-то человек, лица в сумерках не разобрать, но если с хозяйкой не поздоровался — чужой. Щенок проводил его беззлобным визгливым тявканьем, подражая лаю соседских псов.
— Скорей бы уже этот дурень вырос, — заметила тетка. — Мне поспокойней было бы, особенно зимой, когда одна в доме. А твои мужики еще не вернулись?
— Альк дома… — Рыска не удержалась, вздохнула.
— Случилось что? — прозорливо спросила хозяйка.
— Да так, ерунда…
Выслушав красочный рассказ девушки, тетка Ксюта захохотала так, что коза шарахнулась, чуть не опрокинув уже наполненный подойник.
— Ну ты ему и подгадила, милочка! Они ж, савряне, дур-ны-ы-ые! Дома со своих баб пылинки сдувают, в глаза — щенками-цуциками, а на людях всенепременно надо причиндалами потрясти. Для него женщине такой почет оказать — все равно, что без штанов по улице пройтись было. Ох девка, ох и молодец, эк поганого двукосца в грязь мордой макнула! Так его! Будет знать! — приговаривала тетка, рукавом утирая выступившие слезы.
94 
