12 
Никогда раньше он не встречал таких детей.
Херманссон успела коротко поговорить с девочкой, самой старшей, которая пользовалась доверием остальных.
Бухарест, сказала она.
Гренс покачал головой. Непонятно. Это же в трех тысячах километров.
Марианна Херманссон сидела поодаль с группой детей постарше. Конечно, он должен был знать. Должен был знать, что она говорит по-румынски, и проклинал свою невнимательность. Она по крайней мере два раза рассказывала ему о Мальме, о больших домах в Русенгорде, о шведке-матери, о румыне-отце, о своем детстве, так не похожем на его собственное. Он не думал, что это вдруг окажется важно. Вот в чем дело. Он за своей жизнью не мог уследить, а уж за чужой тем более!
Он тогда сразу заметил, что она обиделась. Она делилась с ним воспоминаниями о своей жизни, а ему было начхать.
Люди вечно чего-то требуют.
Он непременно поговорит с ней об этом, позже. Скажет, что ценит ее доверие. И что поначалу просто не понял, как с этим быть.
Дети ели торопливо, жадно. Свен прав, они хотели есть. Эверт Гренс поставил пластиковый стаканчик на поднос с грязной вчерашней посудой и пошел к столам. Несколько детей тревожно подняли глаза от полупустых коробок. Он узнал мальчиков, которые убежали от него, когда он жестикулировал в коридоре, слишком бурно и слишком близко от них.
Гренс кивнул представителям социального ведомства и сделал знак Херманссон. Хотел, чтобы она подошла, несколько минут наедине, шепотом, спиной к любопытным.
— Девочка, Эверт… — Она ответила прежде, чем он успел задать вопрос. — Девочка, с которой я говорила в коридоре.
— Еще кто-нибудь?
— Вот он.
Херманссон показала на торец среднего стола. Мальчик, несколько помоложе девочки, может быть лет двенадцати-тринадцати.
— Надо сосредоточиться на этих двоих. Они единственные, кто осмеливается говорить. Может быть, сумеют кое-что объяснить, несмотря на страх.
У Марианны Херманссон опять возникло странное ощущение все в том же месте, под ложечкой. Вздумай кто-нибудь просветить ее сейчас рентгеном, там ничего бы не обнаружилось, и тем не менее ей казалось, будто внутри вздулся большой мяч. Что-то давило на ребра, не неудовольствие, нет, другое, непонятное.
Пока сказано всего лишь несколько фраз.
Она будто говорила сама с собой.
Эта девочка на двенадцать лет моложе и пришла из другого мира. Но выглядела она как когда-то сама Марианна. Тот же цвет волос, те же глаза, та же… манера держаться.
Что-то неуловимое.
Сейчас она шла рядом с ней по коридору, где часом раньше, к удивлению Эверта, получила ответы на свои первые вопросы. Коричневые полиэтиленовые сумки так и лежали на полу, разбросанные от лестничной клетки до кофейного автомата. Запах комбинезонов все еще висел в сухом воздухе, запах пота и какой-то химии.
Надя. Так ее звали. Она шла короткими шажками, устремив пустой взгляд прямо перед собой, дышала неровно. Херманссон хотела обнять ее за плечи, но подумала, что этот жест, который для нее самой означал защищенность, девочка могла истолковать совершенно иначе.
Кабинет Эверта Гренса находился в дальнем конце коридора, на порядочном расстоянии от ее кабинета, она все еще была здесь «новенькой» и ждала случая переехать поближе к коллегам. И переедет, через год-другой, но ей не к спеху, она даже толком не знала, хочет ли этого, ведь в том, чтобы сидеть подальше от шефа, которого не понимаешь, есть определенные преимущества.
Дверь была открыта. Она показала на нее и попросила Надю войти. Ни слова в ответ, ни взгляда. Девочка с пустыми глазами молча прошла в комнату и остановилась только у окна, спиной к Херманссон.
— Ты бы лучше села.
Херманссон говорила по-румынски. Но это не играло никакой роли. Девочка ее не слышала.
— Надя, повернись. Я хочу, чтобы ты села на диван, возле письменного стола. Я сяду рядом. Мы поговорим, и только.
Эверт Гренс постучал по косяку. Девочка у окна вздрогнула и еще сильнее прижалась к стене, возле которой стояла. Херманссон подождала, пока Гренс усядется за письменный стол, на почтительном расстоянии от испуганного подростка.
— Он должен присутствовать, Надя. Так нужно для тебя. Он будет слушать наш разговор, мои вопросы и твои ответы. Понимаешь?
Молоденькая румынская девочка продолжала стоять. Не спуская с нее глаз, Херманссон протянула через стол два провода, включила диктофон. Девочка не была красивой, разве что милой — длинные темные волосы, темные глаза. Выглядела она усталой, лицо не знало покоя. В резком освещении, усиленном белизной снега за окном, она казалась чуть ли не старой. Человек с двумя возрастами — биологическим и другим, измеряемым непомерной тяжестью пережитого.
12 
