93 
Решение Огестам принял еще тогда, во время беседы по-немецки за дверью кабинета Гренса, с глазу на глаз, это одно из многих преступлений, которые им известны, но никогда не будут доказаны.
Он положил папку на стол рядом с термосом, однако Херманссон остановила его.
— Вчера вечером, — сказала она, — я сидела на садовой скамейке возле двухэтажного дома в Викшё. Жуткий мороз и полуметровый снег по всей лужайке. Я приехала поговорить с девочкой, которая помогла нам опознать трех преступников. Уговаривала ее вернуться в дом. Она отказывалась. Она мерзла, дрожала, но еще не кончила кататься. Так она сказала. Я еще не кончила кататься.
Херманссон описала регрессию у пятнадцатилетней девочки, припадок эпилепсии у двенадцатилетнего мальчика, недетский страх маленьких людей, которые в своих желто-синих комбинезонах совсем недавно стояли в Крунуберге перед зданием полицейского управления, думая, что они в Шотландии.
— У меня нет выбора. Ты же знаешь, Херманссон. Ты сама говорила с Бауэром. — Огестам кивнул на синюю папку. — Я мог бы изменить формулировку и возбудить дознание о незаконных действиях в отношении детей. Но даже в таком случае мы не сможем доказать преступления подозреваемых, которых защищает Румыния. Если они и понесут наказание за свои предполагаемые преступления, это произойдет там.
Херманссон сглотнула, посмотрела на Эверта, потом на Огестама.
— По-твоему, это правильный выход?
— Нет. — Огестам развел руками. — Чертовски неправильный. И так считают все в этой комнате. — Он повернулся к Гренсу: — Или… Эверт, ты-то как думаешь?
— Семьсот пятьдесят крон за восемь сантиметров — это много. Почти сотня за сантиметр.
Херманссон снова сглотнула:
— Не поняла.
— Я думаю, выбора у нас нет. Иногда его не бывает, Херманссон.
Ларс Огестам подошел к письменному столу, взял новую папку, положил поверх дела, которого больше не было.
— Убийство Лиз Педерсен. Берешься, Эверт? Кстати, его уже списали. Штраф за парковку. Прокурору это позволительно.
Он сел, налил себе еще чаю, вроде как улыбнулся.
— Слушайте, что тут происходит? — Херманссон посмотрела на Гренса, который наклонился вперед, взял верхнюю папку и некоторое время листал ее, не поднимая глаз.
— Убийца под Фридхемсплан. Я уверен.
Сорок семь колотых ран.
— Значит, у нас от тридцати до пятидесяти подозреваемых. Это и психически больные, и наркоманы, и просто анахореты. А большинство то, и другое, и третье сразу.
Двенадцать из них смертельны.
— На сегодняшний день мы опознали трех. Во-первых, дочь убитой. Во-вторых, четырнадцатилетнюю девочку, которую разыскивают в Хельсингборге. И в-третьих, бездомного, который последние семь лет время от времени живет под землей. Их отпечатки пальцев не совпадают с теми, что перетаскивали тело из туннелей в больничный кульверт.
Три удара такой силы, что нож пробил тело насквозь.
— Я хочу знать, кто это. И снова спущусь туда.
*
Он проснулся, борясь со сном, который наступал отовсюду, тяжелая пелена душила, крепко сжимала тело, которое хотело пошевелиться, но не решалось. Он лежал прямо на бетонном полу, все суставы, все мышцы болели. Приподняв голову, осмотрелся. В комнате пусто. Ни матрасов, ни одеял, ни красного кожаного кресла. Ему вспомнились костры, пламя, которое их защитило.
Лео осторожно встал на четвереньки. Он еще не вполне пробудился. Сонливость явно химическая, должно быть, вечером Янника накачала его могадоном или стесолидом, чтобы вывести из маниакального состояния, иных способов не было.
Ноги подкосились, с первой попытки он упал ничком. Опираясь руками о стену, встал еще раз, успешно. Не поймешь, где начинается и где кончается тело, но где-то посередине стучало испуганное сердце.
Ее в комнате не было.
Он привык, что Янника всегда рядом. Она давно уже не желала подниматься наверх, он полюбил ее общество, и, когда она уходила, его душило одиночество.
Он встревожился. Исчезать не в ее правилах, оба они никогда не исчезали.
Ощупав в кармане связку ключей, Лео сообразил, что она неполная. Двух ключей недоставало.
Она поднялась наверх.
Мне никогда не сдвинуть это тело с места.
Лео попробовал шагнуть вперед, ноги опять подкосились, он словно проваливался в собственный мозг. Лег и стал ждать, посчитал до ста — попробовал еще раз, посчитал до тысячи, потом до двух тысяч…
93 
