– Род занятий?
– Лейтенант гусарского полка фон Циттена его величества короля прусского.
Совиные глаза обратились в сторону Пушкина:
– Ваше имя?
– Александр Сергеевич Пушкин.
– Род занятий?
– Поэт.
– Очень мило, – сказал судья. – Стишки пишете?
– Именно.
– А это, надо полагать, необходимые для творчества принадлежности? Без которых вас не посещает муза? – Судья, двумя пальцами держа за рукоятку, приподнял один из пистолетов Пушкина. – Я не большой знаток изящной словесности, но, по-моему, насколько подсказывает житейский опыт, эти предметы именуются пистолетами и к поэзии отношения не имеют. Зачем они вам?
Пушкин пожал плечами:
– Насколько мне известно, во владениях Австрийского дома Габсбургов не запрещено иметь при себе пистолеты…
– Ну, а все-таки?
– Мало ли что может случиться? Разбойники на дорогах…
– Молодой человек, вас это, возможно, и удивит, но в Праге на улицах не бывает разбойников. В старые времена действительно водились, но с тех пор много воды утекло…
– Случаются еще и дуэли…
– Ах, вот оно что! Вы сюда прибыли драться на дуэли?
– Нет…
– Между прочим, Уголовным уложением данной страны дуэли решительно запрещены… Подданным какой державы имеете честь состоять?
– Российской империи.
– Хотите меня уверить, что там дуэли разрешены?
– Нет…
– Уж не являются ли они и там уголовно преследуемым деянием?
– Являются, – кротко сказал Пушкин.
– По-моему, пора подвести некоторые итоги? Поэт с двумя пистолетами под сюртуком… что, думается мне, все же представляет собой весьма странное сочетание… Что вас привело в Прагу?
– Путешествую ради собственного удовольствия.
– А вы?
– Тоже, – сказал барон, глядя исподлобья. – Исключительно ради собственного удовольствия.
– А стихов, часом, не пишете?
Барон выпрямился на скамейке:
– Увы. Мои предки обладали массой разнообразнейших достоинств, но таланта стихотворцев за ними не замечено…
– Странно, – сказал судья без улыбки, поднял извлеченный из трости барона клинок и на ладонях приподнял горизонтально над столом, демонстрируя всем присутствующим. – Поскольку этот господин, поэт, вдохновения ради носит с собой пистолеты, я решил, что и вам эта шпага нужна для каких-либо упражнений в поэзии или драматургии…
За спиной вновь послышалось тихое фырканье полицейских.
– Тоже боитесь разбойников? – с мнимым участием, почти не скрывавшим откровенной издевки, поинтересовался судья.
– Мало ли что… – буркнул барон.
– Господин судья, – сказал Пушкин, стараясь изъясняться кратко, убедительно и по возможности спокойным тоном. – Документы, удостоверяющие нашу личность, находятся в отеле «У золотой русалки». Владелец, господин Фалькенгаузен, может должным образом нас рекомендовать…
– Всему свое время, – сказал судья. – И с документами вашими ознакомимся самым пристальным образом, и с господином Фалькенгаузеном непременно побеседуем. Собственно говоря, к вам, господин поэт, у меня пока что нет вопросов. Все вопросы в данный момент обращены к вашему спутнику, обладателю потрясающе длинной фамилии… она действительно ваша собственная? В последнее время развелась масса народа, непринужденно именующая себя не данным при крещении добрым именем родителей, а так, как им больше нравится…
– Тысяча чертей! – взревел барон. – Вы на что намекаете, крыса юридическая?
Он вскочил, но двое полицейских, навалившись ему на плечи, моментально вернули в прежнее положение – да так и остались стоять над ним, положив руки на плечи.
– Советовал бы вам воздержаться от оскорблений официальных лиц, особенно при исполнении ими своих служебных обязанностей, – прежним бесцветным голосом произнес судья. – Речь идет не о моих личных обидах, а о престиже государственного чиновника, каковой не должен терпеть ущерба со стороны лиц, подозреваемых в нешуточном преступлении…
– Это в каком еще? – осведомился барон сварливо.
Судья вкрадчиво пояснил:
– Есть веские основания подозревать, что полчаса назад на Карловом мосту именно вы самым беззастенчивым образом убили некоего человека, остающегося пока что неизвестным… Несчастный был поражен в сердце чем-то вроде длинного острого клинка… прекрасный образец коего по странному совпадению находился при вас в тот момент, когда появилась полиция. Кроме того, имеется добропорядочный, не внушающий ни малейших сомнений в своей искренности свидетель, своими глазами видевший, как вы пронзили беднягу шпагой…