46 
– Слышали у вас про таких? – спросил Капитан, сторожа движения чужака стволом автомата.
– Нет, – сказала Анастасия, и Ольга крикнула сзади, что ни о чем подобном...
Воцарилось странное, неуклюжее замешательство. Для боя необходим был повод, какой-то крик, толчок, угрожающий жест, но ничего подобного они не дождались. Чудище стояло, как вкопанное. Наконец Капитан не выдержал и крикнул:
– Эй, дядя, ты тут шлагбаумом работаешь, или как? Чудище разинуло пасть и хрипло спросило:
– Сахар есть?
Вот тут Анастасия от неожиданности едва не спустила тетиву. Капитан тоже готов был выстрелить, но сдержался и ответил как ни в чем не бывало:
– Сахар есть.
– Сахар давать – не драться, драться – сахар не давать.
– Логично, – сказал Капитан. – Моя драться не хочет, моя будет твоя бабай сахар давать. Идет?
Чудище небрежно сбросило дубину с мохнатого плеча – она грянулась оземь так, что гул пошел – и безбоязненно двинулось к путешественникам. Самое поразительное – лошади храпели и приплясывали, но вели себя, в общем, спокойно. А чудище вытянуло лапу и прохрипело:
– Сахар давать.
Капитан, не оборачиваясь, протянул назад левую руку. Торопливо распутав ремни переметной сумы с едой, Анастасия вытащила угловатый кулек с сахаром и сунула Капитану в руку. Два больших куска перекочевали к чудищу. Оно сунуло сахар в пасть и смачно захрустело. Потом плюхнулось в траву, так неожиданно, словно ему подрубили ноги, уселось и похлопало лапой по земле:
– И вы сидеть.
Анастасия колебалась, но Капитан спокойно спросил:
– Кто на карауле останется?
– Знаете, мне на коне спокойнее, – сказала Ольга.
– Вот и сиди, да по сторонам гляди. – Сам он спрыгнул с седла, устроился не так уж близко, не так уж далеко от чудища, зажег сигарету и спросил: – Сторожишь тут, Финогеныч?
– Мой тут жить, – сообщило чудище. – Баба жить, детка жить. Хлебца сеять, мясо ловить.
Анастасия тоже решилась – подошла и остановилась поодаль.
– Хитрый, – сказало чудище Капитану. – Мой один баба жить, твой за собой таскать один баба и один баба.
– Девочки, можно, я ему не буду объяснять разные сложные вещи?
– Да ладно уж, – сказала Анастасия. – Вы... ты... – она решительно не знала, как к нему обращаться. – Кто ты такой?
– Мой человек, – с интонацией, которую при желании можно было считать и гордостью, сообщило чудище. – Мой умный.
Из дальнейшей беседы выяснилось (с домыслением) следующее. Давным-давно прадедушки чудища были глупые и ходили на четырех лапах, но потом с неба посыпались куски горящего воздуха, и прадедушки до того испугались, что разбежались на задних лапах, да так и стали ходить. И стали умные.
– Тьфу, черт! – сплюнул Капитан. – То-то ты мне, Финогеныч, кого-то напоминаешь... Мишка косолапый, вот кто ты.
– А это кто? – спросила Анастасия.
– У вас что, медведей нет?
– Медведь – это мифологический зверь, – сказала Анастасия. – Крылатый и двухголовый. Летучий.
– Вот он, медведь, – сказал Капитан. – На дыбки встал и поумнел, надо же...
– Мой умный, – подтвердило чудище. – И сосед умный, и еще сосед, и еще сосед. Все умный.
Местность эту, как выяснилось, заселяли сородичи чудища. Правда, путников больше интересовали похожие на них самих существа. Здесь чудище мало чем могло помочь. Оно четко выделяло две разновидности живших где-то в отдалении «безволосый люди» – одни не дерутся и делятся сахаром, даже научили сажать хлеб, зато другие охотятся на «человеков», и «человеки» после этого бесследно исчезают. Особо подчеркивалось, что ролями эти две разновидности никогда не меняются.
Но никаких полезных для дальнейшего странствия выводов сделать из этого нельзя. Те, кто давал сахар «человекам», могли, как знать, без зазрения совести прикончить трех путников, а те, кто на «человеков» охотился, могли оказаться хлебосольнейшими гостеприимцами. Поэтому разговор особенно не затягивали. Оставили чудищу сахара и поехали дальше. Ехали без опаски – «человек» заверял, что его соплеменники, если их не трогать, первыми не бросаются. Капитан неожиданно стал грустен и насвистывал что-то печальное.
– Да, грустно все это, Настасья, – неохотно сказал он в ответ на ее мимолетный вопрос. – С людьми все более-менее ясно, а вот чем мишки виноваты, что и по ним грохнуло за ваши... за наши грехи, скажи ты мне?
И отъехал. Покачивался в седле, тихо напевал:
46 
