Особенно,... 
65 
И проснулась. Медленно осознала, что это был сон, а за окном ночь готова уступить место рассвету. Слова еще реяли в памяти, и, чтобы они не забылись, не растаяли с пробуждением, Анастасия почти беззвучно пошевелила губами:
– Как журавлиный клин в чужие рубежи...
Рядом, не поднимая головы от подушки, не открывая глаз, метался Капитан, и с его губ срывались тихие бессвязные выкрики – он кого-то остерегал, кому-то приказывал, звал каких-то шмелей, то и дело вспоминал цветок – черный тюльпан. Анастасия в жизни не видела черных тюльпанов – только синие и красные в оранжерее Императора.
– Ну тихо, тихо, – шепотом сказала она, отвела с лица рассыпавшиеся волосы, наклонилась над ним и осторожно поцеловала в лоб, едва прикоснувшись губами, чтобы не разбудить. – Все тихо, все спят, и Капитан спит...
Он тяжело задышал, потом тело расслабилось, дыхание понемногу стало ровным, он повернулся к стене и засопел уютно и спокойно. Анастасия, не глядя, протянула руку, нашла зашуршавшее платье и выскользнула из-под одеяла. Подошла к окну. Стояла та неуловимая утренняя пора, когда темнота уже не ночь, а рассвет еще не день, розовая полоска на восходе не шире острия меча, едва угадывается, не глазами даже, а как-то иначе.
– Княжна Анастасия, – шепотом сказала она своему отражению, едва различимому в темном стекле.
Отражение дисциплинированно молчало, как ему и полагалось. Замки, узкие улочки и звон мечей показались такими далекими, словно их и не было никогда. И Луна, к счастью, уже опустилась за горизонт. Анастасия ее теперь ненавидела.
– Взрослеем? – сказала она отражению. – А дела-то крутые... Отражение молчало, приглядываясь к ней.
Верстовой столб 15.
Атланты держат небо
Так страшно исказить в поспешности горячей
обманчивую суть земного естества.
Но даже если вдруг я окажусь незрячей,
я все ж посмею БЫТЬ —
поскольку я жива.
Е. Жабик
Анастасия чуточку раздраженно постукивала в пол каблуком и слушала звон шпоры. Ольга задерживалась. Капитан уже нетерпеливо насвистывал во дворе что-то бодрое, Держа под узцы заседланных коней, а Ольги все не было.
Появилась наконец. Но не в прежней одежде, как Анастасия сейчас – в белом платье, бледная. И упорно не смотрела Анастасии в глаза – взгляд метался, как конь без седока на поле битвы.
– И как это понимать? – спросила Анастасия даже не удивленно – вяло. Что-то такое она начинала подозревать, но до конца не верила. – Остаешься здесь, что ли?
– Анастасия, пойми, я... Можешь считать меня дрянью, предательницей, но я... – Ее лицо вдруг переменилось, она дерзко и решительно подняла голову. – Да можешь считать кем угодно, если ты так глупа! Вся наша Счастливая Империя, все наши рыцари, уклад, беспамятье, пять дурацких звезд – да пропади пропадом этот вздор! Я выхожу замуж. И я хочу жить здесь. И вам обоим советовала бы...
Она замолчала, удивленная молчанием Анастасии, неуверенно моргнула, попробовала улыбнуться. Анастасия задумчиво кивала. Пожалуй, она не сердилась. Не было времени и желания. Нависшая над землей беда была столь огромной и тяжкой, что все прежние счеты-обеты, все прежние установления и сложности потеряли серьезность, безвозвратно уплывали в прошлое. Правда, Ольга об этом ничегошеныси не знала – Анастасия, посоветовавшись с Капитаном, хотела рассказать ей все в пути, а теперь, понятно, уже не расскажет...
– Я не сержусь, – сказала Анастасия, уносясь тем временем мыслями в тягостную неизвестность. – Правда, не сержусь. У каждого своя дорога, и глупо насильно тащить ни чужую. Так что желаю счастья. Прощай.
– Вам тоже лучше было бы...
– Прощай, – сказала Анастасия мягко. Чтобы избежать лишних слов, затяжных прощаний (которых она и так-то терпеть не могла), повернулась и быстро пошла, сбежала с высокого крыльца, и ножны меча стучали по ступенькам. Молча вспрыгнула в седло, и застоявшийся вороной гигант, храпя, легко вынес хозяйку за ворота. Горн бежал следом, радостно повизгивая. Анастасия оглянулась все же, увидела в окне Алену, по обычаю махавшую платком, махнула в ответ ей и Ольге, на миг показавшейся в соседнем окне. На душе было скверно. Словно куска живого тела лишилась.
На выезде из Китежа они нагнали обоз, с которым предстояло ехать к Янтарному Берегу, – десяток четвероконных повозок, доверху нагруженных мешками с зерном, кругами сыра в холстинах, бочонками масла. Повозки накрыты грубой мешковиной, туго пришнурованной к бортам. Еще четыре повозки нагружены шатрами, котлами и съестными припасами для самих путешественников. Вокруг – человек двадцать в кольчугах, не ведающих потаенной цели неурочной поездки, и сам Стан тут же, в алом плаще, колонтаре с позолоченными бляхами, все знающий и оттого хмурый.
65 
