Грицько, что Сабинина чуточку обидело, не выразил ровным счетом никаких эмоциональных чувств. Помолчав, рассудительно сказал:
– А чего ж. Не пан первый, не пан последний такой в этих местах. На то и шибеница, чтоб под нею ходили, такая уж это поганая зараза, что без дела простаивать никак не желае… Тильки я вас, пане, все одно умоляю: зазря не хватаитесь за тот пистоль, уж если зовсим край подойдет…
– А как узнаем?
– А видно ж будет, – пожал плечами Грицько, – совсем край или еще не край…
– Тоже верно, – пожал плечами Сабинин, не найдя, что же все-таки противопоставить нехитрой, но убийственной логике. – А скажи-ка ты мне…
– Ч-ш! – процедил сквозь зубы Грицько, замерев на месте и подняв руку. – Замрите, пане, як статуй. Осмотреться треба… Вот она, сторожка…
Теперь и Сабинин рассмотрел сквозь сосны узкую длинную прогалину, избушку слева – немудрящую, с незастекленными окошками и провалившейся кое-где крышей. Низенькая дверь наполовину распахнута, на крылечке стоит ржавое ведро, нигде ни малейших примет человеческого присутствия.
Согнувшись в три погибели, сделав знак Сабинину следовать за собой, Грицько перебрался к высокому кустарнику и, присев на корточки, весь обратившись в зрение и слух, замер, напоминая сейчас хищного зверя в полной силе. Заметив краешком глаза, что Сабинин сунул руку под пиджак, поближе к браунингу, «честный контрабандист» искривил лицо в яростной гримасе, зашипел:
– Вы шо, пане? Рано…
Мучительно медленно текли минуты, и никаких изменений в окружающем не происходило – отовсюду плыли покойные лесные запахи, щебетали птицы, легонько колыхался под ветерком кустарник, стояла солнечная тишина…
– Ну, с божьей помощью, – перекрестился Грицько. – Схожу посмотрю. Если в том ведре лежат шишки – значит, Панас дает знак, что на кордоне все спокойно и стражи поблизости нема. Если шишек нету – ждем темноты… Вы, пане, с места не сдвигайтесь, шуму не делайте, я мигом обернусь, не впервой…
Вздохнув и отряхнув колени от приставших рыжих сосновых иголок, он бесшумно обогнул кусты, вышел на открытое пространство и решительно направился к сторожке.
Присевший на корточки Сабинин с вполне понятным замиранием сердца неотрывно следил за ним.
Дальнейшее развернулось почти молниеносно.
Из-за угла ветхой сторожки внезапно появился человек в мундире – на плечах блеснули золотом погоны, – выставил руку с вороненым револьвером и азартно скомандовал:
– Стой!
Грицько, пригнувшись, не потеряв ни секунды, отпрыгнул в сторону, метнулся к спасительным деревьям. Негромкий выстрел, на фоне необозримого леса какой-то даже несерьезный…
Контрабандист без крика рухнул ничком в кустарник, с хрустом сломав ближайшие тонкие ветки грузным телом, пару раз дернулся и больше уже не шевелился. Все произошло слишком быстро – окрик, прыжок, смерть, так что Сабинин оторопел и упустил драгоценное время…
Только и успел, опомнившись, потянуться к пистолету, но на него уже навалились сзади, в мгновение ока завернули руки за спину так, что в локтях захрустело, выхватили из-под пиджака браунинг, лицом вниз притиснули к земле, словно печать к сургучу. Сухие сосновые иглы немилосердно кололи щеки и лоб, Сабинин, слабо ворочаясь, едва мог дышать. Его придавили коленями, в бок уперлись, судя по твердости, носки сапог, над самой головой азартно выдохнули:
– Попался, сицилист! Не уйдешь теперь!
– Ну что там? – послышался начальственный окрик.
– Взяли, вашбродь! – переводя дыхание, откликнулся один из тех двух, что припечатал Сабинина к земле. – И пистоль при ем! Точно как вы сказали, двоечко их было, никого боле не видать!
– Хорошо осмотрелись?
– Да что там, дело знакомое! Двое их было…
– Ну, волоките сюда гостя дорогого! Да обшарьте как следует для надежности!
Сабинина рывком вздернули на ноги, один из пленивших его остался за спиной, крепко уцапав за локти. Судя по хватке и жаркому дыханию, ерошившему Сабинину волосы на самой макушке, это был детинушка гвардейского роста. Второй, зайдя спереди, распорядившись предварительно: «Савчук, ты ему руки-то вверх вздерни…», обшарил и охлопал Сабинина, где только возможно. Уж его-то Сабинин рассмотрел прекрасно: молодой казак в фуражке набекрень, весь сиявший охотничьим азартом. Обыскивал он умело и тщательно – промял в кулаке полы пиджака, изучил подкладку, не пропустил ни одного кармана. Закончив, сделал приглашающий жест: