Последние отзывы

  179  

И все равно, следовало его стреножить. Не захлопывая дверцу, Родион бесшумно пробежал на цыпочках несколько метров, держась так, чтобы его нельзя было усмотреть в зеркальце заднего вида, на ходу вынимая пистолет. Увесистая рукоятка «Зауэра» угодила по выставленному локтю, мордастый громко зашипел от нежданной боли, мгновенно втянул руку.

Когда повернул искаженное болью и яростью лицо, дуло уже смотрело ему в переносицу.

– Руки на руль, – сказал Родион бешено, тихо. – Держи руки на руле, морда, застрелю…

Тот, с похвальной быстротой вытянув руки, вцепился в баранку так, что побелели костяшки толстых пальцев. Все еще постанывал сквозь зубы, лицо покрылось крохотными бисеринками пота.

– Так и сиди, – шепотом приказал Родион. – Один?

– Один. Слушай…

– Заткнись!

Маришка приостановилась, испуганно глядя в их сторону. Свободной рукой Родион отчаянно замахал ей в сторону машины, и она, все еще держа правую руку в кармане куртки, потянула Зойку к «Оке». Краем глаза наблюдая за мордастым, Родион осмотрелся. На улице было тихо и пусто, только из-за высокой зеленой ограды школы выходила тоненькая, как прутик, девчушка, гордо ведя на поводке громадного тигрового дога, чуть ли не выше ее ростом.

Подозревать в ней милицейскую подсадку было бы глупо, какие там юные друзья пограничников в век рынка… Мотор «Оки» тихо заработал, она стала разворачиваться.

– Оружие есть? – тихо спросил Родион, окончательно отвлекшись на пленника.

– Да зачем?

– Ну-ка…

Оглушительный взрыв не дал ему закончить. Дернувшись, он повернул голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как беленькая машинка, осветившись изнутри желтым сиянием, лопаясь, встала на передние колеса, замерев в воздухе на один жуткий миг, превращаясь в клубок огня и дыма, рушится вверх колесами, пылая, сминаясь…

«Девятка» прыгнула вперед, едва не сшибив его. Дог с воем мчался вдоль улицы, вырвав поводок у хозяйки. «Ока» пылала, а белая машина с убийцей неслась прочь, как метеор, когда Родион сообразил вскинуть пистолет, она уже свернула за угол, отчаянно визжа тормозами, едва не столкнувшись с автобусом…

На балконе кто-то кричал. То, что осталось от машины, было окутано черным тяжелым дымом. Родион с застывшим лицом пошел к «Форду», испытывая, как ни странно, что-то вроде облегчения от того, что кто-то решил за него нелегкий ребус. Висок сверлила боль.

…Последний раз Родион здесь был лет восемь назад, но с тех пор в кабинете ничего не изменилось – те же тяжелые книжные полки с добротными, ранешними томами, большей частью изданными еще до революции, массивная мебель, настольная лампа с зеленым абажуром, каких не делают уже лет сорок, высокая малахитовая ваза со скромной серебряной табличкой на черной мраморной подставке: «Профессору А. В. Кладенцеву – И. В. Сталин. 13. 10. 1949».

Бесшумно появилась супруга академика с редким именем Фелиция, поставила поднос с китайским кофейным сервизом, сообщила:

– Родион Петрович, Алексей Васильевич выйдет из ванны через семь минут… Угощайтесь.

И величественно прошествовала к двери – глядя со спины, можно дать и тридцать пять, но на самом деле пятьдесят два, на тридцать лет моложе знаменитого супруга. Тридцать лет они и прожили, кстати, с тех пор, как гениальный монстр геологии отбил ее у какого-то полковника. Единственное, что ее огорчало и тогда, и теперь – что «академикша» звучит гораздо непригляднее давно ставшего привычным «профессорша».

Родион нехотя взял простое печеньице шантарского изготовления, откусил уголок, рассеянно глядя на один из портретов – писанный маслом. Товарищ Берия зорко и хищно смотрел со стены куда-то в угол – с таким выражением, словно там притаились недобитые вейсманисты-морганисты.

Кладенцев был единственным в Шантарской губернии настоящим академиком – то есть членом Академии наук СССР, а не каких-то там юморных контор, расплодившихся в последние годы. Отец шантарской платины получил сие высокое звание еще в годы генералиссимуса, когда званиями особенно не бросались.

В случае, если бы природа по какому-то неведомому людям капризу создала общество с обликом тиранозавра и мозгом Ньютона, это и был бы точный портрет А. В. Кладенцева, последнего, пожалуй, из блистательной плеяды себе подобных. Когорта «византийцев генералиссимуса», как их когда-то назвал Раскатников-дед (тайно сокрушавшийся, что самому не хватило всего пары ступенек, чтобы войти в их число), по его же словам, состояла из индивидуумов особого склада, и после пятьдесят третьего года пополнялась лишь за счет жалких эпигонов, пусть и не уступавших в интеллекте.

  179