Особенно,... 
80 
Митридат, казалось, совершенно не чувствовал усталости. Его широкая грудь работала как мощные кузнечные мехи, быстрые ноги несли без видимых усилий, в глазах вспыхивали янтарные молнии. Он упорно сокращал дистанцию между собой и все больше слабеющим оленем.
Наконец Митридат приблизился к животному настолько, что мог дотронуться до него рукой. Набрав побольше воздуха в легкие, он ускорил бег и в отчаянном прыжке настиг оленя, вскочив ему на спину. От неожиданной тяжести животное с разбегу рухнуло на землю и покатилось по траве вместе с Митридатом, который словно рысь вцепился ему в шею. Самец замычал, попытался подняться на ноги, но лезвие охотничьего ножа, описав сверкающий полукруг, полоснуло по горлу ветвисторогого красавца…
Солнце жгло беспощадно. Притаившиеся в засаде кардаки обливались потом и втихомолку ругали последними словами Исавра, притащившего их в эти дикие враждебные горы. Наемники окружили ущелье, ведущее в котловину, и теперь нетерпеливо ждали своих будущих жертв.
Довольные охотники не таясь шли по звериной тропе. Они восхищались удалью Митридата и беззлобно подтрунивали над неудачливым Гаем. Неожиданно Гордий, шедший впереди с огромным куском оленины на плечах, резко остановился и поднял глаза вверх.
– Что случилось, Гордий? – встревоженно спросил Паппий – он знал, что у оруженосца царевича необычайно острый слух.
– Тихо… – предупредил Гордий, медленно опуская нелегкую ношу на землю.
Его взгляд блуждал по скалам, скрывающим вход в ущелье. Наконец он довольно ухмыльнулся и показал рукой:
– Там…
Первым увидел пчелиное гнездо Гай. Небольшое, почти правильной формы круглое отверстие у вершины скалы было облеплено черными шевелящимися гроздьями пчел. Видимо один из весенних камнепадов обрушил камень, прежде скрывавший леток улья-пещеры, и трудолюбивые насекомые теперь спешно латали поврежденные соты.
– О, боги, какая удача! – вскричал Гай и запрыгал от радости, как молодой козленок.
Охотники дружно рассмеялись, глядя на ликующего товарища: Гай прослыл сладкоежкой. Впрочем, и они были не прочь полакомиться душистым медом, чтобы хоть как-то разнообразить свой достаточно скудный стол.
Тем временем Гордий, перекинув через плечо аркан и приторочив к поясу довольно вместительную сумку с сухими щепками и ветками можжевельника, дымом которого он собирался выкурить свирепых горных пчел, начал взбираться на скалу. Слуга царевича обладал недюжинной силой и был цепок и проворен, как кошка. Вскоре он добрался до вершины и, устроившись в неглубокой расселине, чтобы не быть на виду у пчел, стал терпеливо орудовать кресалом; дымокур Гордий смастерил из куска толстой невычиненной кожи. Остальные со все возрастающим нетерпением внимательно следили за его действиями, возбужденно переговариваясь.
Наконец сухой мох-растопка начал медленно таять в почти невидимом пламени, и Гордий поторопился положить в еще хилый огонь кусочки сухой травы и щепу. Пока дымокур разгорался, оруженосец, улыбаясь, показал друзьям, что все в порядке и перевел взгляд на ущелье. Его плоские уступы были видны словно на ладони – скала возвышалась над плоскогорьем будто острый сук сваленного бурей гигантского дерева.
И тут недоумевающие охотники увидели, как Гордий в большой спешке стал тушить огонь голыми руками. Митридат хотел было окликнуть его, чтобы спросить о причине столь необычного поступка, но Гордий опередил царевича, подав знак, – опасность! прячьтесь! Наученные горьким опытом преследуемых всеми изгоев, охотники не мешкали, и через какое-то мгновение тропа стала пустынна. Лишь ветки кустарника с нежной ярко-зеленой листвой еще некоторое время покачивались, указывая место, где затаились товарищи Гордия.
Оруженосец, забившись поглубже в расселину, надолго застыл в полной неподвижности. Только горный охотник с орлиным взором, хорошо присмотревшись, мог заметить среди причудливых изломов каменных глыб бесформенную массу, весьма отдаленно напоминающую фигуру человека. Казалось, Гордий превратился в несуразное каменное изваяние, высеченное рукой первобытного дикаря. Лишь большие черные глаза юноши полнились тревожной жизнью на мертвенно-бледной маске лица.
Ближе всех находился каппадокиец, его и увидел Гордий. Поминая недобрым словом своих и чужих богов, кардак со злобной завистью больше следил за расположившимися в тени густого кустарника Исавром и перекрашенным персом, нежели за тропой. Он лежал на самом солнцепеке, спрятавшись за мшистую каменную глыбу, и время от времени отхлебывал из маленького дорожного бурдючка отдающую болотной гнилью теплую воду.
80 
