— Ага, — сказал Самолетов. — То-то вы в последнее время, что ни год, в Санкт-Петербург… Постоянный покупатель завелся?
— Догадливый ты человек, Флегонтыч… Есть такой. Дела ведет честно, не обманывает, дает настоящую цену. Оные господа делают непременно из древнего золота, а наш берет и бронзу с медью, и костяные финтифлюшки, и много чего еще… С отбором берет, не все подряд, по какой-то своей системе, платит хорошо и аккуратно, не покупатель, а удовольствие… Вот мы ему и повезли… И была там такая штучка — поболее ладони, лита из бронзы, формой и видом наподобие татарской фляжечки, даже вроде бы с пробкой, припаянной двумя полосочками. Только это не фляжка, никак не похоже, очень уж тяжелая, по весу видно, цельнолитая. И все равно, там было что-то вроде горлышка, и пробка к нему припаяна, полосочки в земле одряхлели, тоненькие, зелень их проела…
— Не тяни кота за хвост! — прикрикнул Самолетов.
— Ну… Дорога длинная, скучная, заняться нечем. Водку мы с Кузьмой не особенно и потребляем, а говорить не с кем — нас, убогих, отчего-то сторонятся и брезгуют… Ну… От скуки сидели с Кузьмой, перебирали Копанки, думали и гадали, для чего они в старые времена могли быть предназначены. Чем только от скуки не начнешь баловать… И надо ж так случиться, чтобы Кузьма эту фляжечку уронил… С высока уронил, выпрямясь в возке, она и грохнулась на сундучок, в аккурат на Железную оковку. Полосочки ветхие, разломились, только хрупнуло… — он оглянулся по сторонам, перекрестился, понизил голос: — И вот тут началось… Как бы светом брызнуло, только свет тот был черный. Не знаю, как и объяснить… Вроде и черный, но свет, по глазам ударило, кинуло в беспамятство, по возку расшвыряло, будто куколок. А когда очнулись, ровным счетом ничего и не происходило: все как всегда, только фляжечка валяется — она, точно, цельнолитая, только под пробочкой видно, как дырочка высверлена, узенькая, глубокая. Мы туда спичку совали, длины не хватило… Ну, а спустя короткое время и началось…
— Канэтада-сан говорит: по его убеждению, в данном сосуде в незапамятные времена был заключен демон, вырвавшийся на свободу после того, как эти презренные люди нечаянно сломали запор…
— Очень похоже, что так оно и обстояло, — сказал Самолетов. — На сказку похоже, ну да после всего, что с нами творилось, начинаешь и к сказкам серьезно относиться… — Он шумно втянул воздух сквозь зубы. — Значит, это вы его нам на шею повесили… Порешить бы вас обоих, не сходя с этого места…
— Флегонтыч! — плачущим голосом воскликнул Федот. — Мы же не по умыслу… Кто ж знал?
— Надо было знать, — отрезал Самолетов. — Коли уж выбрали себе это поганое ремесло. Старики говорят, бывали случаи…
— Мы ж все копаное святой водичкой… Как обычно. Не первый год стараемся, знаем предосторожности…
— И много вам помогла святая вода? Батюшка тоже выходил с крестом… Руки чешутся…
— Николай Флегонтович! — воскликнул поручик, глядя, как в руке купца медленно поднимается револьвер.
— Да ладно, ладно… — поморщился Самолетов, убирая «смит-вессон» в глубокий карман дохи. — Ваше счастье, скоты этакие, что нет у меня навыка убивать людей, а то бы…
— Канэтада-сан говорит: он готов принять на себя и кровь, и ответственность, поскольку эти недостойные люди из низменной страсти к деньгам стали невольной причиной гибели других.
Японец обеими руками поднял перед глазами сверкающий клинок. Бугровщики шарахнулись, Федот завопил:
— Николай Флегонтыч, убери нехристя! Порешит ведь!
— Надо бы… — проворчал Самолетов. — Переведи, голубчик: в России так все же не полагается… Слякоть, а живые души…
Выслушав перевод, японец с видимой неохотой убрал саблю в ножны. Судя по его лицу, будь его воля, он распорядился бы совершенно иначе, без доброты и чистоплюйства.
— Где эта ваша фляжка? — прикрикнул Самолетов.
— В снег выбросили, на обочину, тем же вечером. Когда началось. Что ее было держать, мало ли что…
— Ну, вот что, — сказал Самолетов. — Ваш мешок с находками…
Он замолчал, прислушался. В голове обоза послышались громкие, быстро приближавшиеся звуки, с каждым мгновением крепнущие. Конский топот… Заполошные крики… Вскоре мимо них той же вереницей пронеслись всадники — в обратном направлении, в конец обоза, испуская хриплые и неразборчивые крики ужаса. На сей раз никто из них лошадей не нахлестывал, но те неслись еще быстрее, чем под ударами жгучего кнута…