25 
Полковник Рахманин чувствовал нечто вроде азартно-хищного возбуждения. Судя по раскладу, шансы на добычу «языка» выпадали нешуточные. Целых пять кандидатур, вдобавок загнанных в некое подобие магазинной витрины: присматривайся и выбирай товар, с расстановочкой, не спеша.
Повернувшись на левый бок, он крепко хлопнул по плечу лежавшего рядом опера Карабанова, заставив того прижаться к земле, — опер, захваченный теми же мыслями и ерзавший от нетерпения, высунулся на полметра более, чем следовало.
Бросив мимолетный взгляд на небо, полковник там ровным счетом ничего не увидел, но этого и следовало ожидать: очень уж высоко забрался наш Икарушка. Если в небе не видно ни самолета, ни вертушки, это еще не значит, что оно совершенно пустое — в двадцать первом веке живем.
— Давай, что ли, — сказал он Карабанову, давно уже сгоравшему от нетерпения.
Тот вытащил из небольшого рюкзачка матюгальник, ловко вставил ручку и отполз вправо, за толстый ствол. Лежа на боку и полностью укрываясь за деревом, выставил рупор, и над ложбиной звонко разнеслось:
— Внимание, предлагаю сдаться. Жизнь гарантируем…
Опер собирался продублировать то же самое на родном языке обормотов — в совершенстве им не владел, но некоторый полезный в работе минимум освоил, — однако в его направлении полетела подствольная граната. Карабанова она не задела, да и никого не задела, впечаталась в дерево, которому после взрыва особых повреждений не нанесла.
Порядка ради опер еще дважды пытался склонить противника к капитуляции, но всякий раз получал в ответ автоматные очереди, а также и неразборчивые яростные вопли, вряд ли исполненные глубокого философского смысла. В конце концов, этот мартышкин труд пришлось бросить, чтобы не выставлять себя на посмешище. Ну не хотят сдаваться, и все тут, была бы честь предложена, а от убытка бог избавил.
Окруженцы постреливали — но гораздо менее активно. Начинали соображать, что влипли крепко и патроны следует беречь. Полковник имел все основания расслабиться на пару делений, то есть не ждать удара в спину. С воздуха сообщали, что нигде в окрестностях не замечено передвижения второй группы противника. А человека на лошадке три минуты как взяли, так что он уже никому не мог сообщить, что его подопечные прочно обосновались в «мешке».
Полковник отдал приказ вообще прекратить огонь — подобное молчание в такой вот ситуации чертовски нервирует противника, он начинает подозревать новые подвохи, каверзные штучки, все более нервничает. И точно — один, решив попытать счастья, попробовал по-пластунски переместиться поближе к лесу. Ему позволили проползти метров пять, а потом короткой очередью, вспоров землю под самым его носом, дали понять, что подобное поведение не приветствуется.
Полковник обдумывал ближайшие действия. В обычных условиях всю эту пятерку загасили бы, не хвастаясь, минут за несколько — численный перевес впечатляющий, атаковать небольшим количеством при мощной огневой поддержке, закидать гранатами, пулемет поближе переместить и выкосить… Увы, на сей раз все обстояло не так просто, и «язык» требовался позарез.
А для этого надо бы в темпе и грамотно просчитать, кто достоин приглашения в гости на дружескую беседу, а кого и не следует особенно щадить. Жаль только, что в подобной войне командира не вычислить по знакам отличия, не определить, кто же тут заправляет. Все, в принципе, одинаковые, все суетятся, дергаются, палят во все стороны без видимого руководства. Старший, конечно, есть… но полковнику пришло в голову, что понятия «старший группы» и «особо доверенное лицо» запросто могут и не совпадать. Так что следовало присмотреться, насколько это возможно в данных условиях.
Определенные надежды полковник питал касаемо субъекта с портативной рацией. И заранее отдал соответствующий приказ снайперу «горников», засевшему где-то на возвышении, но так грамотно, что усмотреть его с позиции никак не удавалось. Когда упомянутый субъект, воспользовавшись тишиной, попытался, вжимаясь в землю, включить рацию, раздались два хлестких щелчка «снайперки», и черная продолговатая коробка, как живая, вылетела из рук абрека — тот дернулся, видимо, его, чувствительно угостило по роже пластмассовым крошевом. Рацию он больше поднять не пытался, значит, она, как и планировалось, пришла в негодность.
Сосредоточить на нем все внимание и заботу? Нет, гораздо более интересным полковнику представлялся другой. На плече у него висела сумка, не особо большая и, похоже, не слишком тяжелая — так вот, именно этот субъект в бою участвовал, можно сказать, халтурно, палил гораздо реже остальных. И отнюдь не из-за неуклюжести, видно по броскам и перемещениям, что он в этих забавах не новичок, вполне привычен. А вялость в бою проистекала оттого, что джигит уделял своей сумочке гораздо больше внимания, чем личному оружию. Прекрасно удалось рассмотреть, как он при перебежках и переползаниях в первую очередь заботится даже не о себе, а о сумке, не грохает ее оземь, под бочок старается примостить, один раз даже, создалось такое впечатление, собственным телом прикрыть пытался, когда поблизости прошлась особенно длинная пулеметная очередь. Это, конечно, неспроста. Что-то ценное там наверняка лежит, и вряд ли это дорогие сердцу фамильные безделушки…
25 
