46 
Какое-то время стояло тягостное молчание. Потом Нидерхольм, глядя в сторону, произнес, явно собрав максимум присущей ему решительности и твердости:
— У вас нет никаких доказательств. Это все ваши домыслы, и вы ничего не сможете мне предъявить.
— Друг мой, — проникновенно сказал генерал Кареев. — А с чего вы, собственно, взяли, будто я собираюсь вам что-то предъявлять, что-то доказывать? Вы сейчас преспокойно уйдете отсюда, насвистывая нечто бравурное, составляя в уме текст жалобы в Кремль, Белый дом и ООН… — он сделал хорошо просчитанную паузу. — Но я конечно же не на шутку обижусь, даже рассержусь из-за того, что вы ушли, так и не став со мной откровенным… и начну вредничать.
Еще одна хорошо рассчитанная пауза. И ворохнувшаяся в глазах Нидерхольма тревога.
— Что вы имеете в виду? — бросил он, стараясь говорить уверенно и небрежно.
— А вы как думаете, старина? — ласково спросил Кареев. — Ничего не приходит в голову? Или память подводит? Вообще-то у сложившейся ситуации есть два нюанса, оба для вас крайне невыгодные. Первый: если мы начнем прижимать вас законно, то на этом пути вас ожидают крупные неприятности. Рано или поздно нам удастся разговорить кого-то, кто знает о ваших контактах с Накиром, Абу-Нидалем и их людьми… а у вас конечно же такие же контакты есть. Что-то нам рано или поздно удастся доказать, и тогда у вас возникнут проблемы, я не трения с российской юстицией имею в виду… Вернее, не только их. Вы ведь прекрасно понимаете, что со времен нашего первого знакомства многое изменилось и в России, и в мире, верно? Что до России, то общественное мнение, знаете ли, здорово переменилось. Уже нет оравы крикливых правозащитников, которые бросятся вас защищать. Уже не осталось почти людей, которые всерьез считают здешних боевиков героическими борцами за свободу. А главное, за пределами России тоже многое переменилось. Особенно после одиннадцатого сентября и башен-близнецов… Вы ведь знаете, что Накир и Абу-Нидаль повязаны с «Аль-Каидой»? Не можете не знать — с вашим-то стажем и опытом. Так что, если российская Фемида изящной ручкой сграбастает вас за… скажем, за попу, мировая общественность уже не будет орать о мытарствах героического журналиста, подвергающегося преследованиям за связь с борцами за свободу. Мировой общественности предъявят другую формулировку: мы задержали человека, самым активнейшим образом сотрудничавшего с «Аль-Каидой». Как это будет звучать в нынешних условиях, вам объяснять? Или не надо? И в США у вас могут возникнуть проблемы, и в Европе. Быть сообщником «Аль-Каиды» нынче совершенно непрестижно, наоборот… Или я сгущаю краски, Андреас?
Нидерхольм молчал, понурясь.
— Нюанс номер два, — безжалостно продолжал Кареев. — Напомнить вам, почему вас отпустили с миром восемь лет назад?
— Не надо.
— А я напомню, — твердо сказал генерал. — Отпустили вас исключительно потому, что вы тогда выложили абсолютно все, что знали о боевиках. Вам очень не хотелось отвечать по полной программе за незаконный переход границы и прочие прегрешения перед российскими законами, вы говорили много, охотно, выложили все, что знали. Ну да, тогда вас не стали вербовать, в вас тогда не было никакой нужды… но записи-то остались. Ни одна спецслужба мира подобные материалы в мусорную корзину не выкидывает, наоборот, бережет в архивах. Насколько я помню, существует не менее семи часов ваших зафиксированных на видео откровений… Ничего серьезного и важного вы, в общем, не знали, но все же дружили с боевиками достаточно долго. Вы называли тогда конкретные имена, на конкретные случаи ссылались… И по результатам тех бесед мы кое-кого все же взяли, кое-чему воспрепятствовали, кое-какие разработки смогли вашими показаниями дополнить. Ну, а если эти записи попадут в руки к вашим нынешним друзьям? Лично их это, конечно, не касается — другие времена, другие люди, иных уж нет, а те далече… Все равно. Что они о вас подумают, Андреас? Что вы и сейчас стучите. И поступят с вами соответственно. Хорошо, если просто пристукнут… а если начнут выспрашивать о вашей мнимой работе на ФСБ? Применяя свои излюбленные методы допроса?
— Вы этого не сделаете…
— Господи ты боже мой! — воскликнул Кареев с ненаигранным удивлением. — Интересно, почему это? От любой спецслужбы мира трудно ждать благородства. Вы нам не друг, вы нам ничем не помогаете, только мешаете и мелко пакостите. Официальным образом вас прижать трудновато, тут вы правы. Гораздо проще и практичнее представить вас агентом ФСБ, и ваши здешние друзья проделают за нас грязную работу. Не переживайте, потом, когда мы их повяжем, мы им обязательно припомним и то, как они содрали шкуру с респектабельного европейского журналиста… Припомним, слово офицера! Ответят обязательно.
46 
