201 
— И под конец я расквиталась с ним по его собственному рецепту.
— Как? — спросил Линли.
Она усмехнулась и поморщилась от боли.
— Заперла его в склепе. Подумала: поглядим, как ему понравится сидеть в темноте. Выблядок.
— Да, — сказал Линли. — Именно выблядок.
Она не поехала в больницу, пока не убедилась, что они поняли, где его искать. Даже не позволила санитарам заняться ею, пока не нарисовала для Линли карту. Карандашом она водила, держа его обеими руками.
Она кашлянула, и на губах у нее запузырилась кровь. Линли забрал у нее карандаш и сказал:
— Я понял. Я его привезу. А вам сейчас нужно в больницу.
— Но я хочу быть там, чтобы все видеть, — заявила она.
— Вы свое дело сделали, — сказал Линли.
— Тогда что теперь?
— Теперь вы возьмете отпуск. — Он сжал ее плечо. — Вы его более чем заслужили.
Барбара просто сразила его своим совершенно убитым видом.
— Но что вы… — начала она и осеклась, словно испугалась, что расплачется, если закончит фразу.
Что она имела в виду? — удивился Линли. Что он — что? И тут, когда к ним вернулся Уинстон Нката, он понял.
— Дозвонился до родителей, — сообщил им констебль. — Они уже едут. Как дела, сержант?
Хейверс не отрывала взгляда от высокого констебля-детектива. Линли сказал ей:
— Барбара, все остается по-прежнему. Вы едете в больницу.
— Но если возникнет дело…
— Им займется кто-нибудь другой. Мы с Хелен женимся в эти выходные. Меня тоже не будет в Ярде.
Она улыбнулась.
— Женитесь?
— Окончательно и бесповоротно. Наконец-то.
— Черт побери, — проговорила она. — За это следует выпить.
— Мы выпьем, — отозвался Линли. — Но не сегодня.
Линли нашел Робина Пейна там, где, по словам сержанта Хейверс, она его оставила — в мрачном склепе под церковью на территории замка Силбери-Хьюиш. Он сидел, скорчившись, в углу, как можно дальше от серых свинцовых гробов, прикрывая голову руками. Когда констебль Нката направил на него свет фонаря, Пейн поднял голову, и Линли испытал первобытное удовлетворение при виде его ранений. Хейверс и Лео отплатили ему почти сполна. Все лицо Пейна было в синяках, царапинах и ссадинах, волосы испачканы кровью. Один глаз заплыл целиком.
— Пейн? — позвал его Линли.
В ответ констебль, поморщившись, поднялся, вытер губы тыльной стороной сжатой в кулак руки и сказал:
— Пожалуйста, вызволите меня отсюда. Меня заперли здесь какие-то хулиганы. Они остановили меня на дороге и…
— Я напарник сержанта Хейверс, — перебил его Линли.
Эти слова заставили молодого человека замолчать. Мнимые хулиганы — годные для истории, которую он сочинял с тех пор, как его оставила здесь Хейверс, — в мгновение ока испарились. Он передвинулся поближе к стене склепа и через несколько секунд произнес удивительно уверенным, учитывая его положение, тоном:
— В таком случае, где моя мама? Я должен с ней поговорить.
Линли велел Нкате официально предупредить Пейна, что все им отныне сказанное может быть истолковано против него. Другому констеблю — из Амсфордского отделения — передать по рации, чтобы в участке их ждал врач. Пока Нката говорил, а другой полицейский отправился выполнять распоряжение, Линли рассматривал человека, который уничтожил и разбил жизни стольких людей, которых никогда не видел.
Лицо Пейна, хоть и израненное, не утратило выражения — лживого выражения — юношеской невинности. Эта мнимая невинность в сочетании с маскировкой, которую никакой здравомыслящий наблюдатель не посчитал бы маскировкой, сослужила ему хорошую службу. В своей форме констебля, которую он носил до поступления в Амсфордский отдел по расследованию убийств, он прогнал Джека Беарда из переулка в Кросс-Киз-клоуз в Мэрилебоне, и никто не принял его за похитителя, расчищавшего территорию перед нападением на свою жертву. В той же самой форме, с тем же самым невинным лицом, излучая добрые намерения, он уговорил Шарлотту Боуэн — а позднее Лео Лаксфорда — поехать с ним. Он знал, что детям с пеленок внушают, что они не должны разговаривать на улице с незнакомыми людьми, но еще он знал, что детей также учат доверять полиции. А у Робина Пейна было лицо, созданное для того, чтобы вызывать доверие. Линли разглядел это, несмотря на раны.
И, кроме того, лицо умное, а требовался недюжинный ум, чтобы спланировать и осуществить преступления, совершенные Пейном. Ум натолкнул его на мысль поселиться в Лондоне не в гостинице, а в заброшенном доме на Джордж-стрит, чтобы во время слежки за жертвами без помех приходить и уходить — одетым ли в форму констебля или в цивильное платье, — не боясь, что дежурный портье обратит на него внимание и в дальнейшем свяжет его, пусть и не впрямую, с похищением двух детей и убийством одного из них. И тот же самый ум в соединении с профессиональным опытом помог ему подбросить улики, направившие полицию по следу Денниса Лаксфорда. Потому что прежде всего он хотел тем или иным способом отомстить Деннису Лаксфорду. Ясно было, что в центре всего содеянного Пейном находился человек, которого он считал своим отцом.
201 
