6 
Панарин молчал, потому что догадывался. Потом кивнул.
– Теоретики…
– Вот именно, – сказал Кедрин. – Говоря откровенно, Проект может при необходимости обойтись и без адмирала Кедрина, администратора, и без командора Панарина, пилота. А вот без Лобова, Муромцева, Бакстера, Терлецкого или Яроша он вряд ли обойдется. До сих пор Проект покидали технические исполнители, теоретики – на месте.
– За исключением Лобова и Бакстера.
– Ты что-нибудь слышал? – быстро прервал его Кедрин.
До Панарина не сразу дошел смысл вопроса и не сразу встревожил тон, каким был вопрос задан. О Лобове и Бакстере он брякнул чисто механически, просто потому, что они очень уж надолго задержались на Земле. Ну и что? Мало ли дел на Земле у двух крупных ученых, вынужденных почти без отпусков кочевать по девяти полигонам Проекта, разбросанным по периферии Ойкумены – доступного людям космоса в пределах не далее чем десять световых от Земли… Но тон Кедрина? Неужели?
– А вы? – спросил Панарин. – Вы что-нибудь слышали?
– Ну конечно, нет. Просто каждый уход рождает глупые мысли.
– Да… – сказал Панарин. – Устал я, пойду спать. Спокойной ночи, адмирал.
Он стянул куртку, перебросил ее через плечо и пошел к далекой шеренге голубых фонарей, окружавших космодром по периметру. Он шел по огромному полю, выстланному квадратными плитами, мимо исполинских конусов кораблей, аккуратных рядов машин различных космодромных служб – сейчас Панарин впервые сравнил их с забытыми до утра детскими игрушками. На небе сияли недостижимые звезды, задорно поднял рожки перевернутый полумесяц Гертона, одного из трех спутников Эвридики.
Элкар Риты бесшумно поравнялся с ним и несколько метров ехал рядом.
– Подвезти?
– Нет, спасибо.
– Что тебе сказал Кедрин?
– Так, пустяки, – сказал Панарин как мог небрежнее. – Тарантас сбежал.
– Ничего себе пустяки! Садись.
Панарин неторопливо обошел машину и сел. Рита свернула на ведущую к поселку дорогу.
«Все чужое вокруг, – подумал Панарин, – чужая красивая женщина рядом, чужие звезды над головой, манящие и недоступные, чужие лица знакомых людей, которые вскоре могут появиться в его кабинете с заявлениями об уходе – такие будут, глупо лгать самому себе…»
– Не хандри.
– Я пытаюсь, – сказал Панарин. – Только тебе этого не понять, ты уж прости. Ты работаешь с нами, хорошо работаешь, но твое главное дело – волноводы. Передача энергии на расстояние. А мы… У меня же больше ничего нет, кроме кораблей. Пилоты моего поколения учились на звездолетчиков, зная, что через год, самое большое через два, выйдут в Большой Космос. Бетельгейзе, Магеллановы Облака, Ригель, Денеб… И вдруг оказалось, что дорога к дальним звездам закрыта, десять световых, вот на что мы, оказывается, способны. И не более. Дальше почему-то не пробиться, словно сама Вселенная заупрямилась и не пускает. Скоро Проект начнут покидать ученые, теоретики, а это уже конец…
– Влюбиться тебе нужно, вот что, – сказала Рита.
– Ох уж эта женская логика…
– При чем тут женская логика? Мир станет более многоцветным. Вдруг да и поймешь, что именно ты не сделал как звездолетчик. А пока в тебе есть что-то от робота… И не воображай, будто оттого, что ушел Каретников, все рухнет.
– Я этого и не воображаю, – сказал Панарин. – Но если уйдет кто-нибудь из крупных теоретиков – все равно что в бумажном городе закричат: «Пожар!»
– Проект мало напоминает бумажный город.
– Не уверен… – сказал Панарин. – Люди, как и тысячу лет назад, не любят продолжительных неудач. Вот и Глобовидение о нас практически забыло.
– Но мы-то от этого не перестали существовать и работать.
– Дай-то бог… – сказал Панарин. – Останови, пожалуйста. Пройдусь пешком.
Он захлопнул дверцу, и элкар исчез за углом. Панарин сел на скамейку под фонарем, достал коробочки, вынул и положил на ладонь знаки. Тот, что поменьше – овальный, с золотым силуэтом звездолета на черной с золотыми искорками звезд эмали и цифрой «100». Сто полетов. Второй знак, знак командора – побольше и потяжелее. Синяя, алая эмаль, посередине золотой орел, над ним – Полярная звезда. «Любопытная все же штука традиции, – подумал Панарин. – Орел – как когда-то на гербах и знаменах, устоявшийся символ гордой силы. Сокол у капитанов, орел у командоров (не иначе в память о тех орлах, на которых лихой парень Доминико Гонзалес во времена оны добрался до Луны), а вот адмиралы почему-то остались без геральдической птицы – на их знаке изображена каравелла. А может быть, корвет – сейчас мало кто разбирается в таких тонкостях. Пожалуй, все правильно – существовали же в русских сказках летучие корабли. Так что тут наш „департамент геральдики“ прав…»
6 
