Глава 18

Лошадки неспешной рысцой отмахали добрую половину пути. Не будь со мной Лёна, я давно бы заплутала в глухой еловой чащобе, где буйно цвела малина, а заградительные полосы из крапивы и ежевичника внушали трепет даже эльфам. Лещина сомкнула гибкие прутья над узкой лесной тропкой, и бархатистые листья нет-нет, да щекотали мою макушку. Но вот деревья раздвинулись, пошли можжевеловые и вербные кусты, а за ними поле с машущим крыльями ветряком.

– Смотри, какая красота, – Лён кивнул на ярко-красную прогалинку у самой опушки, невесть как пропущенную сборщиками ягод. Спелая земляника бесстрашно выглядывала из-под листиков, красуясь на солнышке.

Я не любила землянику, но устоять не смогла. Спешившись, присела на корточки у края полянки, бережно раздвинула листья. Крупные ягоды сами скатывались в ладонь, стоило провести рукой по зеленовато-серому стебельку, и мне казалось, что он облегченно вздыхает, избавляясь от тяжкой обузы. Я складывала их в пригоршню, наслаждаясь самим процессом сбора. Как рыбак, часами высиживающий с удочкой на пригорке у заросшего пруда, в котором давно перевелась рыба. Дома… Когда у меня был дом… я сутками не вылезала из лесу, собирая землянику. Сразу вспомнился запах туесков с земляникой, стоящих в холодных, сыроватых сенях… я сидела на пороге и сторожила ягоды от лакомок-братишек, пока не возвращались с поля родители. Мне хотелось, чтобы они увидели душистое богатство нетронутым, в полной мере оценив мой труд. Потом я снимала караул у сеней, но землянику все равно не ела, даже со сливками. До сих пор терпеть ее не могу… отдам Лёну, решила я.

Я почувствовала, что Лён на меня смотрит. Эдак задумчиво, оценивающе, внимательно. Я подняла голову. Он действительно смотрел. У него в руках не было ни единой ягодки. Мы уставились друг на друга, как мужик и медведь, столкнувшиеся в малиннике.

– Что? – спросила я.

– Ничего, – смутился захваченный врасплох «медведь», то есть вампир. – У тебя листик в волосах.

– Правда? – Я тряхнула головой.

– Запутался. Давай я вытащу.

Я нагнула голову, продолжая следить за вампиром из-под отросшей челки. Пальцы осторожно коснулись моей макушки, пробежались вдоль затылка. После нескольких безуспешных попыток Лён бесцеремонно притянул мою голову к своей груди и азартно закопошился в волосах.

– Лён, что ты там делаешь? – Забеспокоилась я, жарко дыша в его рубашку. В судорожно стиснутой пригоршне мялись собранные ягоды.

– Он убегает, – виновато оправдывался Лён.

– Листик?

– Нет, ягодный клоп.

– Клоп?! Вытащи его немедленно! – завизжала я, свободной ладонью упираясь вампиру в грудь.

– Тихо, не дергайся, ты его спугнешь.

Я почувствовала, как преследуемый клоп перебирает лапками, соревнуясь в ловкости с пальцами вампира. Ощущение не из приятных.

– Да не вертись, а то я его раздавлю!

Я застыла, прикидывая, что лучше – живой клоп на голове или он же давленый.

Крики всегда раздаются не вовремя. Причем это привилегия неприятных криков, вроде «Пожар!», «Тону!», «Убивают!». На сей раз наш слух усладил жуткий, неоформленный в слова вопль, страшный и пульсирующий, то затихающий, то возобновляющийся с новой силой. Я подорвалась с колен, роняя ягоды, колючая ветка барбариса хлестнула меня по щеке, оцарапав до крови.

Ромашка беспокойно стригла ушами, раздувая ноздри. Запрыгивала я на нее лихо, с разбегу, с любой стороны, в данном случае – с задней. С более крупной и норовистой лошадью этот номер бы не прошел, но Ромашка давно привыкла, что хозяйка сыплется ей на спину откуда ни попадя, и не шарахалась. Разбежавшись перед прыжком, я сделала упор на седло и птицей взмыла над Ромашкиным крупом.

И тут этот мерзавец схватил меня за ногу! Не просто схватил, а дернул, грубо и бесцеремонно. Одной рукой я продолжала держаться за седло, вторая соскользнула, инстинктивно вцепившись в Ромашкин хвост.

– Ты куда?

– Туда!

– Зачем?

– Затем! – Я лягнула Лёна свободной ногой. Ромашка, оскорбленная до глубины души, добавила копытами, поддав задом, как норовистый осел. Я разжала руки, а Лён – нет. В результате, на долю секунды зависнув в воздухе, я упала лицом вниз. Да будет земля мне пухом!

– Ты что, рехнулся? – Заорала я, выворачивая голову и отплевываясь. Мать сыра земля не пришлась мне по вкусу. Лён наконец-то выпустил мою ногу, и, шмякнувшись на живот, я увидела далеко-далеко в поле белую и черную точки – наших убегающих лошадей. Ромашкин хвост, хвала богам, остался при Ромашке, по крайней мере, репица. Вся полянка была усеяна белым, шелковистым конским волосом.

  60