Последние отзывы

  134  

— Никоим образом, — сказал Пушкин решительно. — Потому что сам могу представить кое-что… А кольцо? Что такое с этим кольцом?

— Можно посмотреть поближе?

Пушкин, не колеблясь, снял перстень и протянуло его персидскому книжнику — а чтобы избежать неожиданностей, поспешил громко уточнить:

— Я вам его даю посмотреть на короткое время, и не более того.

Мирза Фируз нисколько не обиделся — напротив, понимающе кивнул.

— Я вижу, вы освоились в некоторых вещах… Правильная оговорка, мало ли что…

Он рассматривал надпись, приблизив перстень к глазам, и пальцы у него, такое впечатление, чуточку подрагивали. Лицо исказилось столь жадной и яростной гримасой, что Пушкин невольно коснулся пистолета под сюртуком.

— Разумеется, — сказал перс, возвращая кольцо. — Перстень с именем Ибн Маджида… одно из тех колец, о которых достоверно известно, что пропали они в Европе. О судьбе других сведений нет. Вы наверняка где-то в Европе его обрели…

— В Италии.

— Понятно… Вам приходилось слышать что-нибудь о Сулеймане Ибн Дауде?

— Конечно, — сказал Пушкин. — Я же читал «Тысячу и одну ночь». Легендарный царь, который упрятывал джиннов в кувшины и запечатывал их своим магическим перстнем.

— Вы, быть может, удивитесь, но этот «легендарный» царь существовал на самом деле в очень давние времена. Сказки Шехерезады — это всего-навсего отзвуки сведений о нем, с течением столетий исказившиеся самым причудливым образом. Быть может, он и в самом деле заточил когда-то пару-тройку джиннов в кувшины… но Сулейман Ибн Дауд их главным образом истреблял. У него было двенадцать витязей, и каждый витязь носил схожее кольцо. Кольцо это — джиннова смерть… если знать, как подойти к делу. Все это произошло очень давно, мы и сами не знаем всего… Главное, жили неутомимые охотники на джиннов, «Сулейманова дюжина». Все они были, конечно же, не бессмертны… а потому те, кто не погиб в схватках, однажды встретились с Той, что приходит за всеми людьми… Что вам еще рассказать? Многое забывалось со временем, в том числе и у нас. Нас ведь тоже в какой-то степени затронули просвещение и вольнодумство… Традиция прервалась — или стала уделом немногих посвященных — большая часть колец исчезла, иные, как видите, способны обнаруживаться в самых неожиданных местах…

— Что ей здесь нужно?

— Откуда я знаю? Можно с уверенностью сказать одно: ничего хорошего от таких визитеров ждать не приходится. Они появляются среди людей отнюдь не для того, чтобы развлечься и приятно провести время… хотя порой и склонны к этому, конечно. Понимаете, джинны обозлены на род человеческий так, что вы и представить себе не в состоянии. Люди волей Аллаха стали хозяевами там, где джинны чувствовали себя господами неизвестное нам количество лет. Мы их вытеснили. Загнали в темные закоулки, в глухие места, часть их выродилась в примитивную нечисть. Они нашли себе надежного союзника… вы понимаете, о ком я? Вот то-то. Смысл жизни для них в одном-единственном слове: месть. Не отдельно взятому человеку, а всему людскому роду. Поэтому искать их следует там, где происходят эпидемии и бунты, покушения на властителей и непонятные на первый взгляд войны, возникшие, казалось бы, там, где не было для них никаких поводов… Они всегда рядом, всегда за кулисами. Еретические учения и человеконенавистнические общества, тайные союзы, от которых, как у вас выражаются, попахивает серой, заговорщики и революционеры… Не за всяким мятежом, цареубийством и войной стоят джинны — но они стараются не упускать удобного случая… Господин Пушкин…

— Да?

— Я не о себе, конечно… Вы не согласились бы отдать перстень Ибн Маджида другим? Тем, кто сумеет распорядиться им сноровистее? Я лишь примерно представляю, что там у вас за учреждение, по вашим скудным оговоркам… но все равно ясно, что вы — кучка восторженных любителей, не представляющая, с какой громадой вам предстоит схватиться…

Пушкин усмехнулся:

— Положительно, сговорились вы все…

— Кто?

— Это неважно. Простите, но кольца я не отдам. Я настолько глубоко во всем этом увяз, что теперь это моя война…

— Вы замечательный поэт. Зачем вам это?

— Да оказалось вот, что есть вещи насущнее самой высокой поэзии, только и всего… И я прошу вас, любезный Фируз, не пугайте вы меня неприятностями и смертью. Кое-что испытал.

  134