Особенно,... 
69 
Прибыв во Флоренцию, они ощутили себя счастливцами, вернувшимися из тех тяжелых и опасных экспедиций в загадочные недра Африки, к истокам Нила, на которые сейчас такая мода. Барон, впрочем, со свойственным ему прямодушием именовал это иначе: «Будто из преисподней вырвались в двух шагах от сковородки…»
Во Флоренции все изменилось самым волшебным образом. Поначалу, во время первой прогулки, их не на шутку изумил местный обычай непринужденно справлять малую нужду прямо на улице, не особенно и выбирая укромные местечки — так поступали даже вполне почтенные на вид пожилые синьоры, а дамы притворялись, будто вовсе и не замечают ничего. Барон долго крутил головой, вслух прикидывая все напасти, обрушившиеся бы на прохожего, вздумавшего вести себя подобным образом в любом прусском городке — да и Пушкин считал, что это уж чересчур даже для непритязательных российских нравов. Однако в чужой монастырь со своим уставом не ходят, понемногу они не то чтобы привыкли, а сами начали равнодушно проходить мимо обычного на улице зрелища.
Они сняли апартамент в гостинице с окнами на набережную реки Арно — как не без гордости сообщил любезный хозяин, именно там некогда изволил обитать знаменитый покоритель женщин Казанова, и во Флоренции не изменявший своим привычкам. Сначала оба приятеля приняли это сообщение за чистейшей воды исторический анекдот, рассказанный без всякой задней мысли, — но тут же выяснилось, что столь нехитрым намеком хозяин попросту перекидывал мостик к теме, которую принялся развивать более подробно: без особых недомолвок предлагая «молодым синьорам» общество невероятно красивых и обученных самому галантному обращению дам (а также, если вкусы приезжих простираются в иную область, то — галантных, воспитанных и приятных юнцов).
После того, как хозяин был отправлен восвояси, настал черед вереницы других просителей: разбитных молодцов самого продувного вида, приходивших наниматься в лакеи, господ, промышлявших сдачей внаем карет, распространителей мест в оперных ложах, просивших маленького вспомоществования потомков знатнейших итальянских родов, ввергнутых волей судьбы в вульгарную нищету, и даже изобретателей вечного двигателя и философского камня, просивших субсидии на успешное завершение работ, находившихся якобы в той стадии, когда лишь крохотный шажок оставался до ошеломительного триумфа, сулившего несказанную прибыль как самому хозяину секрета, так и тому предусмотрительному приезжему, что вложит деньги в беспроигрышное предприятие.
Именно эти последние, потрясавшие мудреными чертежами и цитировавшие по памяти оказавшиеся в их распоряжении достовернейшие труды алхимиков древности, и привели барона в конце концов в нешуточную ярость. Он кликнул хозяина, продемонстрировал свой арсенал и пригрозил, что начнет отрубать уши и стрелять без промаха — сначала по просителям, а там и самому хозяину покажет, на что способны выведенные из равновесия прусские королевские гусары. Только после этого хозяин, не на шутку встревоженный перспективой потерять клиентов, предпринял какие-то меры, после чего надоедливые просители все до одного куда-то пропали.
— В итальянской жизни, готов признать великодушно, есть и неплохие стороны, — сказал барон, печально разглядывая опустевшую бутылку. — И вот что мне пришло в голову, дорогой Александр… Вам не кажется, что упоминания хозяина про юных дам исполнены некоторого резона?
— Согласен, барон, — сказал Пушкин, в свою очередь приканчивая бутылку. — Однако…
Он задумчиво посмотрел на дверь в соседнюю комнату, за которой все еще спал сном праведника синьор Руджиери, не меньше их изнуренный путешествием и объявивший, что он прежде всего намерен как следует отдохнуть, а потом уж заниматься банкирскими конторами.
— Да, я понимаю, — сказал барон. — Вот только… обратили внимание? Этот сукин кот давненько не был на родине, а потому не кажется человеком, способным смаху отыскать надежное убежище и сбежать от нас в первый же день… Он сам держится чуть неуверенно.
— Береженого Бог бережет… — задумчиво сказал Пушкин.
Он встал и, осторожно приоткрыв дверь в соседнюю комнату, заглянул туда. Руджиери безмятежно похрапывал, лежа лицом к потолку, и, наблюдая за ним, Пушкин в конце концов уверился, что это не было притворством. Поплотнее прикрыв дверь, он присел на диван рядом с бароном и негромко спросил:
69 
