Особенно,... 
30 
Он протянул руку к подставке, извлек роскошный «Паркер» и, секунду помедлив, поставил затейливую подпись на одном из казенных бланков – последний штрих, завершающий эпическое полотно под названием «Хождение по бюрократии». Промокнул ее не менее роскошным пресс-папье. Вежливо улыбнулся:
– Вот и все, ваши мытарства кончены...
– Благодарю вас, дон Себастьяно, – сказал Мазур искренне.
И замер в ожидании недвусмысленного разрешения покинуть кабинет.
– Я вижу, насколько обрадованы вы и дон Мигель, – мягко сказал Авила, и в сердце у Мазура моментально ворохнулась смутная тревога. – Увы... Мы покончили с мытарствами и формальностями. Однако, к моему величайшему сожалению, нам с вами предстоит нынче же обговорить парочку чисто организационных вопросов. К стыду нашему, вынужден открыто признать, что департаменты, в которые вы направляетесь, некоторым образом неблагополучны. Герильеро не ведут там активных операций, но спорадическое появление их групп отнюдь не исключено... Я понимаю, дон Влад, что вы готовы благородно снять с нас всякую ответственность за вашу жизнь и безопасность, вы горите идеей, подобно Фосетту... но, простите, независимо от ваших благородных побуждений я вынужден думать о скандале, который может вызвать любой, э-э, инцидент, связанный с вашими персонами. Вы – члены дипломатического корпуса, что, во-первых, не убережет вас от поползновений и происков безответственных субъектов вроде герильеро, во-вторых, любой инцидент не просто принесет неприятности кому-то из чиновников – ударит по престижу страны на международной арене. Как дипломат, вы не можете этого не понимать...
– Я понимаю, – кивнул Мазур, так и не сообразив, куда клонит старый лис.
– В таком случае вы легко простите встревоженному старику вполне уместную настойчивость... – Он слегка развел руками, глядя на Мазура взором невинного ребенка – светлым, чистым, искренним. – Тем более что инициатор вовсе не я, я был вынужден уступить нажиму смежных инстанций... Короче говоря, дон Влад, главное управление полиции предъявило мне форменный ультиматум. Они хотят, чтобы я отправил с вами какого-то сержанта полиции. По их уверениям, опытный и гибкий сотрудник, бывавший в диких лесах, в серьезных переделках... Разумеется, финансировать его участие в экспедиции вам не понадобится, управление оплатит все расходы... У вас нет возражений против этого их сержанта Лопеса?
Его незамутненный взор излучал радушие и доброту, а сильная ладонь лежала на только что подписанной бумаге. Так, словно в любую секунду была готова смять ее в комок. Все было ясно, как день. Или – или. «Ладно, – подумал Мазур, выругавшись про себя. – Как-нибудь управимся с этим Лопесом, не столь уж и велико препятствие...»
– Помилуйте, почему у меня должны быть возражения? – пожал он плечами со столь же искренним видом. – Мы у вас в гостях, мне понятно ваше беспокойство, участие этого вашего сержанта, я думаю, в чем-то даже облегчит работу...
– Полицейского сержанта, не нашего, – вежливо поправил дон Себастьяно. – Наше министерство не располагает собственными полицейскими либо военными, если не считать вооруженных сотрудников лесной охраны, но это совсем другое... Мы – насквозь мирная организация. Что, увы, не избавляет нас от... некоторых треволнений. Вот, не угодно ли посмотреть?
Он с молодой легкостью поднялся, подошел к стене. Там висело с полдюжины импозантно выглядевших бумаг в застекленных рамках – то ли типографская имитация старинного шрифта, то ли в самом деле написано вручную, тисненые золотые разводы, солидные печати. Видимо, дипломы, а может, и указы о награждениях – там же красуется рамочка с полудюжиной орденов.
Однако Авила снял самую невзрачную рамку, неизвестно как туда попавшую, – обычный лист писчей бумаги со смазанной эмблемой наверху – нечто вроде перекрещенных мачете и автомата и несколькими строчками от руки, несколько размашистых подписей, алая неразборчивая печать.
– Вот, не угодно ли полюбоваться? – Авила положил рамочку перед Мазуром. – Смертный приговор от имени «Капак Юпанки», по всей форме вынесенный вашему покорному слуге. Подписано сеньоритой Викторией Барриос и двумя ее, с позволения сказать, генералами.
Судя по лицу Кацубы, бегло прочитавшего документ, все так и обстояло. «Крепкий старик, – не без уважения подумал Мазур. – Его, конечно, должны после такого охранять, но это не снижает риска. Держит на стене, молоток...»
30 
