84 
– Что?
– Откуда я знаю? – вздохнула Ольга, примостив голову у него на груди. – Я вообще не знаю, произойдет ли это нечто, я ведь не чья-то копия, мой кабальеро, я сама по себе, независимая, гордая и упрямая, у меня были мужчины, у меня есть цели в жизни, мы взрослые люди, в конце концов, а не возникли из ниоткуда... Знаешь что? Давай посмотрим, что будет утром. Как мы друг друга будем чувствовать. Может, что-то и определится н а б р о с к о м... Принеси вина, пожалуйста. У меня есть дерзкое желание – угомониться как можно позже, вот только не знаю, как ты к этому отнесешься, вымотанный гладиатор...
– Это заманчиво, – сказал Мазур, поцеловал ее и пошел к столу. – Буду следовать за вашими желаниями, сеньорита, доколе... как там?
– Доколе не померкли солнце и свет... Брат дедушки был аббатом. Представь себе, самым настоящим аббатом в монастыре Сан-Бартоло. И ревностным... Когда он гостил у нас, мог, да простит он мне такую вульгарность, заездить экзаменами на знание Библии. Правда, потом я вынуждена была признать, что книга Екклезиаста – и в самом деле произведение редкого гения. – Ольга поудобнее присела у стенки и, покачивая стаканом совершенно черного в сумраке вина, продекламировала: – Наслаждайся жизнию с женою, которую любишь, во все дни суетной жизни твоей, и которую дал тебе Бог под солнцем на все суетные дни твои; потому что это – доля твоя в жизни и в трудах твоих, какими ты трудишься под солнцем... Если человек проживет и много лет, то пусть веселится он в продолжение всех их, и пусть помнит о днях темных, которых будет много: все, что будет, суета!» – и серьезнее добавила: – Да простит мне Пресвятая Дева, если это невольное богохульство, но я-то очень надеюсь, что нет...
Мазур, относивший себя к «нерадивым верующим», в библейских текстах был не столь искушен, единственное, что он помнил наизусть, кажется, вовсе не принадлежало Екклезиасту: «Три вещи непостижимы для меня, и четырех я не понимаю: пути орла на небе, пути змея на скале, пути корабля среди моря и пути мужчины к девице». Маловато, чтобы включаться в беседу на библейские темы с двоюродной внучкой самого настоящего аббата...
– Вряд ли богохульство, – сказал он, подумав. – Коли уж в Библии есть Песня Песней...
– Вот кста-ати! – прищурилась Ольга. – Очень своевременная тема, мой кабальеро... «Возлюбленный мой протянул руку сквозь скважину, и внутренность моя взволновалась от него». Это намек, сеньор полковник, если вы не поняли.
– Понял, – сказал Мазур, чуть задыхаясь. – Полковники иногда бывают сообразительны...
Он залпом осушил свой стакан и пошел к кровати, навстречу дразнящей улыбке самой неожиданной в его жизни женщины. Там и дороги-то было – три шага, но сколько за это время успел передумать: что будет дальше, любит он или попросту тоскует по той, и, главное, как же теперь жить в постоянном страхе за нее... За э т у.
Глава тринадцатая
Они уходят
И утром не произошло ничего, изменившего бы н о в ы е отношения. Все повторилось: естественно, просто, сонно и уже знакомо, после чего Ольга ускользнула, в полном соответствии с незнакомым ей, разумеется, шлягером – то ли девочка, то ли видение, – пояснив, что даже в такой дыре, как эта, девушке из общества, снабженной солидными рекомендательными письмами, следует самую малость заботиться о репутации, все все могут знать, но никто не должен ничего видеть... В чем и состоит, добавила она с ухмылкой, хваленая латиноамериканская мораль, ничем особенным не отличающаяся от всех других моралей.
Оставшись один, Мазур прошелся по комнате, чувствуя, как физиономия расплывается в глупой усмешке – синяки побаливали, правое ребро, третье снизу, зудело особенно пронзительно, но никаких переломов и трещин, определил он привычно, не было, а все происшедшее ночью и утром окрыляло настолько, что на боль следовало наплевать...
Должно быть, здешние обитатели, на три четверти иностранцы, давно переняли у местных обычай вставать с самыми ленивыми петухами – шел десятый час, но в поселке стояла тишина, и в отеле тоже, только слышно было, как шумит вода в «душе», куда ушла Ольга.
Кацуба вторгся без стука – попросту попробовал дверь и, обнаружив, что она незаперта, жизнерадостно ввалился. Присел у стола, без церемоний налил себе стаканчик вина, потянул ноздрями воздух:
– Хорошие духи. Итальянские. Дорогущие. Жаль, мон колонель, вы не видите свою физиономию – столь забавной смеси некоторого смущения и горделивости я уж давненько не зрел... Воздержусь от комментариев, дабы не задеть ваши чувства. Развлекайтесь, как хотите, лишь бы не вредило делу. Правда, мудрый старец Екклезиаст учил: «И нашел я, что горче смерти женщина, потому что она – сеть, в сердце ее – силки, руки ее – оковы; добрый пред Богом спасется от нее, а грешник уловлен будет ею».
84 
