104 
— У меня появилась идея, и, возможно, вам она покажется интересной, — сказала Памела.
— Так скажите скорей, Памела!
— Ну… как бы вы посмотрели на то, чтобы сделать полы из известняка во всей вилле, кроме купален? В купальнях вы могли бы позволить себе что угодно — и даже выбрать разные сорта мрамора для каждого помещения, а уж потом мы подберем цветовую гамму и отделку, чтобы подчеркнуть именно этот особенный мрамор. Это было бы похоже на путешествие — из комнаты в комнату, с новыми впечатлениями. А там, где к купальням будут примыкать анфилады спален — например, комнаты хозяина и пять гостевых помещений, — мы могли бы взять один из цветов выбранного мрамора и использовать его как основной акцент.
— Что за чудесная идея, Памела! — воскликнула Артемида с искренним, похоже, энтузиазмом. — А как весело будет выбирать все это!
Гулкий смех Эдди заставил несколько человек оглянуться и посмотреть в их сторону.
— Неплохо придумано, Памела!
Памела улыбнулась большому мужчине.
— Ваш дом, похоже, станет по-настоящему уникальным, Эдди.
И в первый раз за последнее время Памела действительно хотела сказать комплимент. Потом она позвала остальных продавцов камня и велела принести все образцы мрамора.
Она изучала квадратики мрамора, понемногу отпивая из бутылки ледяную шипучую воду, когда почувствовала на себе взгляд Аполлона. Снова. Памела подняла голову. Должно быть, он сделал небольшой перерыв, потому что просто стоял на другой стороне двора, как бы глядя на набросок через плечо художника, рисовавшего его сестру. Пожалуйста, пусть он не отворачивается, подумала она. И осторожно улыбнулась. Аполлон улыбнулся в ответ, но тут же его лицо изменилось, как будто бог света напомнил себе о чем-то, и уставился на рисунок. Памела вздохнула.
— Зачем вы его мучаете?
Голос Эдди, непривычно тихий, раздался совсем близко от нее. Памела вздрогнула, мысленно чертыхнувшись; и как он сумел подкрасться так тихо? Памела подняла взгляд на писателя, готовая заявить, что понятия не имеет, о чем он говорит… но выражение искренней заботы на его лице заставило ее сказать совсем другое.
— Я не хочу мучить его. Я просто не знаю, что с ним делать, — пробормотала она.
— Вы знаете, что он любит вас?
Памела удивленно моргнула, а Эдди негромко, раскатисто рассмеялся.
— Вам не следует забывать, что я писатель. Я постоянно наблюдаю за миром вокруг себя. Кроме того, Фебус не слишком-то и пытается скрыть свое чувство к вам; это вы пытаетесь никак не показать свое стремление к нему. Разве не так?
— Так, — тихо ответила Памела.
— Я понимаю, что с моей стороны несколько бесцеремонно задавать такой вопрос, но все же — почему? Он выглядит человеком блестящих достоинств.
Памела замялась, не зная, можно ли сообщить писателю хотя бы часть правды.
— Вы можете ничего не опасаться, Памела. Что бы вы ни сказали, это никак не повлияет на наши деловые отношения. А мне было бы приятно думать, что вы считаете меня другом. Люди частенько заявляют: нельзя смешивать деловые отношения с удовольствиями. Вот глупость! Какой же бесцветной должна быть их жизнь, если они тащатся по ней в одиночестве, под грузом таких строгих правил! Так что скажите мне, что именно мешает вам сблизиться с Фебусом?
Памела заглянула в глаза Эдди. Они были простодушными и полными теплого сочувствия.
— Если я скажу вам правду, не придется ли мне опасаться, что все это потом появится в ваших книгах?
На этот раз хохот Эдди разнесся по всему двору.
— Ну, такая опасность есть всегда, если дружишь с писателем!
Он наклонился к Памеле и понизил голос до шепота:
— Но я могу поклясться, что все имена будут изменены.
Памела, повинуясь одному лишь внутреннему ощущению, брякнула:
— Я просто боюсь, что мне будет больно. А вы не боитесь?
Эдди перевел взгляд с Памелы на Артемиду. На мгновение его лицо омрачилось печалью, но писатель тут же глубоко вздохнул — и печаль исчезла, сменившись понимающей улыбкой.
Не отрывая глаз от богини, Эдди сказал: — Вы ведь помните, когда мы с вами впервые встретились, я хотел поставить в центре фонтана фигуру Бахуса?
— Конечно, — кивнула Памела, надеясь, что она, черт побери, не сказала ничего такого, что заставило бы Эдди вернуться к первоначальному плану.
— Бахус очень долго был моим любимцем. Он не типичен для олимпийца. Мифы утверждают, что он был последним богом, взошедшим на Олимп, — Гомер вообще не признавал его. Он по своей природе чужд другим богам; они, любящие порядок и красоту, никогда не одобряли ни странный характер самого Бахуса, ни его почитателей. Мне это понятно. Я знаю, каково это — если тебя называют так, а думают о тебе иначе. Но я отклонился от темы. Я хотел вам рассказать историю не Бахуса, но его матери.
104 
