63 
«Знаете, что мы с Сабиной отчебучили…» — мелькнуло в моей порядком утомленной голове, и я уже открыл было рот, чтобы покаяться, но он опередил меня:
— Вас, кажется, зовут Егор?
— Да.
— И вы уже в курсе случившегося с Сабиной Георгиевной?
— Да, но я…
— Такой прискорбный финал, — с пафосом произнес Павлуша.
Теперь пришло время удивляться мне:
— Что вы имеете в виду?
— Она всегда была страшно рассеянна и неосмотрительна, — как бы не слыша моего вопроса, продолжал Павлуша. — И вот результат. А вы, собственно, по какому делу, Егор?
Не успел я ответить, как в тамбур вышла Евгения Александровна. Глаза ее, обведенные черными кругами, с испугом остановились на моей оторопелой физиономии.
— Кто это, Павлуша?
— Молодой человек пришел принести соболезнования, Евгения.
Я попятился к лифту.
— Проходите! — воскликнула Евгения. — Извините только — у нас жуткий беспорядок…
Я сделал еще пару шагов назад и проговорил:
— Если позволите, я зайду попозже, меня там… э-э… ожидают. До свидания… — Я нажал кнопку лифта и, когда дверь распахнулась, прыгнул в него, крикнув:
— Позже!
Проехав этаж вниз, я бросился к своей двери. На мои судорожные попытки попасть ключом в замок скотч-терьер отозвался глухим рычанием.
Я вскочил в прихожую, метнул сумку под вешалку и, на ходу потрепав холку виляющего хвостом и выглядящего довольным жизнью Степана, кинулся к телефону, чтобы набрать номер Плетневых.
Откликнулась Фаина Антоновна.
— Мужа нет дома, — расстроенным контральто проговорила она.
— Послушайте, — начал было я, — что, собственно, происходит в двадцать четвертой?
— А вы разве ничего не знаете, Егор?
— Откуда? Меня весь день не было дома.
— Сабиночку сегодня утром похоронили…
— Что?!
— Да, — печально произнесла Плетнева, — в тот день, когда вы дежурили, рано утром ее сбил прямо под нашими окнами автобус. Неужели вы до сих пор не в курсе?
— Нет, — ошарашенно проговорил я. — Только что мы разговаривали с зятем Сабины Георгиевны, и он мне ничего не сообщил…
— Этот… остолоп! — воскликнула Фаина Антоновна. — Чего вы от него ожидали? Недаром Сабина его не жаловала… Он даже нам ничего не сказал. Вчера она погибла, а уже сегодня он ее тайком похоронил…
— Почему тайком?
— Разве порядочные люди так поступают? — прогудела в трубку Фаина. — Я звоню им днем, спрашиваю, как Сабиночка, а этот Романов отвечает:
«Кремирована».
— Господи помилуй!
— Да, Егор! Именно так! А ведь все мы тут — не чужие…
Я попрощался с Плетневой и задумчиво побрел в прихожую. Любопытная складывалась ситуация. Сабина будет звонить в девять — и что я ей должен говорить?
Степан уже сидел на старте у двери. Вид у него был положительный, и пахло от него мылом «Сейфгард». Мне напрочь расхотелось отдавать пса Романовым.
Я присел на корточки и негромко произнес:
— Парень, мы сейчас пойдем гулять. — При слове «гулять» у Степана уши встали столбом. — Прошу тебя: веди себя прилично, как и положено солидному псу.
Твоя хозяйка отсутствует по недоразумению, назовем это так…
Скотчу быстро надоело слушать мой монолог, и он боднул меня башкой под коленки.
— Пошли! — вздохнул я, запер дверь, и по черной лестнице мы спустились вниз. Я надеялся, что Анна Петровна не задвинула засов на двери, выходящей в подъезд.
Так оно и вышло. Больше того, сама она вместе с мужем прогуливалась между припаркованных на стоянке машин.
Мы сразу свернули за дом, дошли до арки между пятиэтажками и углубились в безлюдный на первый взгляд двор.
Это было роковой ошибкой, потому что нам все чаще стали попадаться гуляющие особи всех собачьих пород обоего пола и Степан повел себя как всегда.
Я с тоской вспомнил, что его ошейник и поводок остались в кармане куртки хозяйки. Будь моя голова посвободнее, я мог бы подумать об этом еще в больнице.
Теперь я уже почти не видел его в темноте, снующего в кустах, и только догадывался, где пес решил затормозить и оставить метку. Поминутно вопя:
«Степан, ко мне!» — мне пришлось пронестись вслед за ним по всем злачным местам микрорайона: от мусорных баков и гаражей до покалеченных дворовой элитой скамеек — и все это в кромешной тьме. Джинсы мои были по колено в грязи, спина взмокла, горло пересохло. Но это было еще полбеды.
Самое скверное заключалось в том, что Степану не нравились практически все встречные кобели, и мне приходилось орать, надсаживая глотку: «Фу! Стоять!»
63 
