25 
Нельзя, нельзя было отпускать ее одну. Что тебе стоило проводить Бетти хотя бы до такси? Ан, нет, пошел у бабы на поводу. «Я сказала – не нужно меня провожать…» А сама думала совсем наоборот. Будто тебе совсем незнакома противоречивая женская натура…
Признайся лучше, что ты страсть как не хотел надевать штаны и чапать на улицу. Ленивая скотина!
– Поезжайте домой, она найдется. Уверен, – сказал я, когда женщина немного успокоилась и перестала рыдать. – Я сейчас вызову вам такси.
– Не нужно… – Ее вдруг потяжелевший взгляд заставил меня вздрогнуть. – Я сама… Пойду в милицию. Тут недалеко.
– Зачем?
– Заявить.
– А если с Бет… с Лизой не случилось ничего дурного? Вдруг она ночевала у какой-то неизвестной вам подружки. Сегодня выходной, ей спешить некуда, вот они там как две сороки и трещат, обговаривают свои проблемы. К тому же, насколько я знаю милицейские порядки, они сразу не бросятся ее искать. Только через двое суток. И то если их чем-нибудь «подогреть» – или высоким положением заявителя, или бабками… пардон, хорошей суммой, желательно в американских дензнаках.
– Денег у меня нет, но я все равно обращусь в милицию, – упрямо ответила женщина. – Буду просить, умолять… Мое сердце чует, что с нею случилась беда.
– Мне не хочется в это верить, и я бы посоветовал вам не торопиться с заявлением. Лиза должна объявиться, я просто уверен в этом. – Увы, никакой уверенности на сей счет у меня не было; но должен же я был хоть как-то утешить несчастную женщину.
– Не знаю, ничего не знаю… Может, вы и правы. Я подумаю…
Когда за нею закрылась дверь, у меня словно гора с плеч свалилась. В ее присутствии я чувствовал себя так скверно, что даже голова заболела.
Возможно, это были остаточные явления похмельного синдрома (спиртное, употребленное в ресторане, выветрилось очень быстро, я уже был совершенно трезв), но скорее всего меня начала сильно доставать совесть.
Эта эфемерная, весьма расплывчатая категория, в принципе, мне была не свойственна. Нет, я не был отмороженным негодяем, но и моралистом себя тоже не считал.
Мне, например, наплевать на политические партии и их программы, на то, что вокруг столько горя и разных бед, на различных кликуш, – как зарубежных, так и наших доморощенных – которые уже много лет подряд предрекают распад России. Мне совсем не жаль пьянь-рвань бездомную, так как в их бедах виноваты, чаще всего, они сами, ну и, естественно, я безразличен к душевным коллизиям тех девиц, что растеряли свои патриархальные иллюзии после близкого общения со мной.
Я в какой-то мере циник, фаталист и даже где-то нигилист. Мое кредо: что должно быть, то сбудется. Как бы ты не прыгал и не изощрялся.
Однако сейчас я вдруг почувствовал, что не могу оставаться безразличным к судьбе Лизаветы. Нет, это не была любовь, когда ради дорогого тебе человека можно жизнь отдать. И меня совсем не грызли укоры совести на предмет ее беременности. Это дело житейское.
Меня смущало нечто другое. Какие-то странности, которые в последнее время повалили, словно из мешка. Я вдруг вспомнил, как совсем недавно меня терроризировали телефонные звонки. Я поднимал в трубку, спрашивал «Кто?», а в ответ слышал лишь хриплое дыхание.
Эта эпопея длилась, пока у меня совсем не иссякло терпение. Подняв в очередной раз телефонную трубку, и услышав знакомое «хр-р, хр-р…», я, отбросив всякую интеллигентность, выдал такую заковыристую тираду с многоэтажными матами, что ей позавидовал бы даже боцман, старый морской волк, просоленный ветрами всех широт.
Короче говоря, я высказал наглецу все, что думаю о нем, о его папе-маме, о братьях и сестрах, о месте его рождения, а также о том, как трудно вытаскивать якорь, засунутый в задний проход. Естественно, это очень краткий пересказ моей вдохновенной речи.
Поупражнявшись в риторике, я взял и на хрен отключил свой кнопочный телефон. Совсем. Не знаю, названивал мне хрипатый, или нет, но когда я, спустя шесть или семь дней, вернул все на круги своя, мой телефонный аппарат снова стал приятным собеседником, по которому звонили только знакомые и друзья. (С родителями я обычно общался по своей музейной реликвии, что возле дивана).
Но в этот временной промежуток тоже не обошлось без происшествий. Меня стал донимать – практически преследовать – странный (чтобы не сказать больше) нищий. Это был одетый в невообразимое рубище мужик, как мне показалось, весьма преклонных лет – настолько мерзкий и страшный с виду, что он даже начал сниться мне по ночам.
25 
