Особенно,... 
57 
Примерно в те же времена (1735 году) шведский ученый Карл Линней напечатал свою знаменитую книгу, где разработал систематизацию растительного и животного мира, ту самую, которой практически без изменений пользуются и сегодня: род, вид, класс, семейство… Именно Линней, устроив особый отряд «приматов», или «князей животного мира», включил в него человекообразных обезьян и человека.
Но на этом и остановился. Линней, сын пастора и сам человек верующий, на вопрос «откуда все взялось?» отсылал вопрошающего к Библии. Он писал: «Новые виды теперь не возникают», а далее: «Столько существует видов, сколько их создано бессмертным Существом».
В 1791 году некий Петурс Кампе тоже высказывался о родстве человека и обезьяны, но никакого следа в Большой Истории не оставил. Так оно и шло долгие десятилетия: кто-то что-то шокирующее высказывал, не обретя аудитории, помаленьку забывался…
Настал девятнадцатый век. Поплыли, дымя, пароходы, замаячили в небе воздушные шары, затрещал электрический телеграф, паровозы поехали, вольнодумство распространялось по всей Европе устрашающими темпами, ученые в массовом сознании стали примерно тем же, что шаманы у первобытных племен – были овеяны прямо-таки суеверным уважением и почтением…
Добром это кончиться не могло. И не кончилось. Самые смелые начали потихоньку конструировать историю планеты Земля, которая уже не укладывалась в «шесть библейских дней творения». К тому времени уже извлекли из земли немало костей ныне вымерших животных. И стали задумываться: а почему они, собственно, вымерли? Что их, бедолаг, сгубило?
В смертном бою схлестнулись две теории. Одна называлась катастрофизмом, и ее отстаивал знаменитый французский ученый Кювье, писавший: «Поверхность нашего земного шара была жертвой великого и внезапного переворота, давность которого не может быть значительно позже, чем пять-шесть тысяч лет; в результате этого переворота опустились и исчезли страны, населенные до этого времени людьми и наиболее известными видами животных».
Отсюда следовал достаточно простой вывод: мир, каким мы его знаем сейчас, существует совсем недолго, те самые пять-шесть тысяч лет, со времен того самого Великого Потопа, о котором говорит Библия. Кювье, как и Линней, был человеком верующим и опровергать Библию вовсе не собирался.
Против этой теории выступали так называемые «плутонисты», учившие, что никаких крупных катастроф на Земле не случалось, а все изменения происходят очень медленно, очень постепенно.
Разногласия меж этими двумя лагерями, если посмотреть в корень, не имели ничего общего с благостными поисками научной истины. Тут уже была сплошная идеология. Поскольку «катастрофисты», получалось, были защитниками Библии и «отживших» взглядов, на них с превеликим воодушевлением накинулась публика определенного сорта: всевозможные вольнодумцы, атеисты, «прогрессивно мыслящие» и прочие либералы. Научная истина никого, собственно, не интересовала: «передовые мыслители вышли на бой с церковниками – какая уж тут истина и объективность, если следует крепенько приложить „отсталым“ вроде Кювье… Так что линия разграничения пролегла четко. Ты за Кювье? Значит, ретроград, консерватор и поповский прихвостень. Ты против Кювье, за „плутонистов“? Ах, какой ты передовой и прогрессивный, друг!
Жорж Кювье
Кювье считал, что в результате катастроф целые виды животных исчезали начисто. Ему возражал профессор Ламарк (по происхождению из знатного дворянского рода, восходящего к крестоносцам, но ставший после свержения во Франции монархии заядлым революционером – подобных метаморфоз с дворянами происходит множество, Ульянова взять…) Именно он, собственно говоря, задолго до Дарвина и сформулировал теорию о происхождении человека от той самой доисторической обезьяны. По Ламарку, в незапамятные времена какое-то из обезьяньих племен ни с того ни с сего расхотело жить на деревьях, слезло на землю и стало учиться ходить на двух ногах. Вдруг. От чего-то. Взяло и слезло, взяло и пошло. Освободившимися верхними конечностями, то бишь руками, эти обезьянки стали делать себе разные орудия, а благодаря «упражнениям гортани, языка и губ» как-то ненароком развили членораздельную речь. И получился человек. Почему же другие животные не развились в нечто разумное? Да потому, учил Ламарк, что они были «жалкие и запуганные, они часто вынуждены были обращаться в бегство и прятаться». А речь не развили потому, что не могли сообщить сородичам ничего интересного. Честное слово, это не я что-то извращаю или окарикатуриваю, это сам «великий» Ламарк так писал. Получите без пересказа: «Глазам животных – будь то собака или кошка, лошадь или медведь и т. д. – природа не открывает ничего чудесного и ничего любопытного, словом, ничего, что могло бы их интересовать, за исключением тех предметов, которые служат непосредственно их потребностям или их благополучию». А следовательно, и речь развиться не может, и передние конечности в руки не превратятся. Остается вопрос: что же такого «чудесного и любопытного» полумистическая Природа предъявила тем обезьянам, что ни с того ни с сего слезли с деревьев? Чем «заинтересовала»?
57 
