Последние отзывы

  62  

— Ну что ж… — процедил Бестужев, пряча браунинг. — И обо всех моих перемещениях, встречах, разговорах ты, конечно, подробнейшим образом хозяевам докладываешь?

— Как же иначе-с? Служба!

«Это, конечно, не штатный филёр, — рассуждал про себя Бестужев. — Опытный филёр не поддался бы первому же нажиму, сказку бы убедительную сплёл — да и не попался бы так легко на довольно-таки примитивную ловушку с русским языком…»

— И кто же ты такой будешь, чадушко? — спросил Бестужев не без любопытства.

— Тверские мы, ваше высокоблагородие, Кузявины мы, Пантелей Никанорыч!

— Так-так-так… — протянул Бестужев. — И как же ты, Пантюша, в Париж угодил?

— Коловращение жизни…

— Не врать!

— Подлинно вам излагаю, коловращение жизни… Будучи приказчиком у купца первой гильдии Пеструхина, знаючи французское наречие ввиду обширных и долгих связей хозяина с Францией, в Париж его степенство сопровождаючи…

— Ну, а дальше? Как ухитрился из приказчиков в тайные агенты перепрыгнуть? Отвечать, мошкара! — Бестужев встряхнул пленника. И вспомнил Мигулю. — Иначе я тебе, гипотенуза, устрою такой категорический императив! Чистой воды дифференциал!

— Человек слаб, ваше высокоблагородие, а грех сладок… Так уж вышло, что в один несчастный день заимствовал я у купца некую сумму денег и, как бы это выразиться, затерялся в безвестности… Здесь паспортов не особенно и требуют, прожить можно, ежели потихонечку… Думал в Италию перебраться, там вечное лето стоит, народ лёгкий, девки, говорят, красивейшие… жизнь дешёвая… только как-то так оно вышло, что денежки размотались… На мою удачу, пересекла меня Фортуна с Сергеем Филипповичем, а тот отвёл к Аркадию Михайловичу… Они, Аркадий Михайлович, к делу и пристроили, обещали за безупречную службу казус с пеструхинскими денежками совершенно предать забвению, помочь в Россию вернуться незапятнанным и избавленным от уголовного преследования… Вот и служу полтора годика, как одна копеечка, нареканий не было-с, хоть Аркадия Михайловича, хоть Сергея Филипповича спросите! Исключительно в целях заботы о вас всё! Мало ли… Революционеры кишмя кишат, полиции не опасаясь нисколечко…

Бестужев уже утратил всякий интерес к этому субъекту: ну что тут могло быть интересного? Подтвердилось одно из соображений, и только. Строго говоря, упрекнуть Гартунга не в чем — такое поведение вполне может считаться исключительно проявлением заботы о важном петербургском визитёре…

— Ладно, — сказал Бестужев. — Помолись своему ангелу-хранителю, что испугом отделался. Только запомни накрепко, амплитуда ты трахейная: если пискнешь хоть словечко что Аркадию Михайловичу, что Сергею Филипповичу об этом происшествии и нашем разговоре… Мало того, что вовек тебе более России не видать — лично прослежу, чтобы тебя, поганца, французская полиция за кражу денег хозяйских законопатила на здешнюю каторгу, откуда тебе уже в жизни не выйти… Уяснил? Аркадий Михайлович, спору нет, человек влиятельный, только я-то, голуба моя, из самого Петербурга, из знаменитого здания, которое сотней таких вот Аркадиев Михайловичей командует, как унтерами…

— Нешто мы не понимаем? Всё будет в лучшем виде, ни одна живая душа… Рад стараться, ваше высокоблагородие!

— Ну и отлично, — сказал Бестужев. — Что стоишь? Карабкайся на козлы, и поехали. Время позднее, порядочным людям спать пора. Прямиком на мою парижскую квартиру…

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ПАРИЖСКИЕ БУДНИ

Парижский рассвет ничуть не походил на сероватые петербургские или ничем не примечательные, хотя и не лишённые красоты венские — необычный он был какой-то, акварельный, игравший загадочными и неожиданными оттенками. Вот только любоваться этим было некогда — события разворачивались…

Ламорисьер, стоявший посреди небольшого кафе, — где, не спрашивая поднятого с постели хозяина, устроил нечто вроде штаба, очень уж местечко было удобное — обвёл всех присутствующих своим знаменитым тяжёлым взглядом, к коему Бестужев уже успел привыкнуть. Насупясь и нахмурясь, произнёс:

— Ситуация следующая, господа мои… Консьержка — баба, сразу видно, хитрющая, пробы негде ставить. Но соображает, что с нами ссориться как-то не с руки, боком выйдет… Клянётся и божится, что вчера вечером в квартиру приехал хозяин ещё с тремя незнакомцами, за ними внесли два больших ящика. По описанию внешности определить трудно, с кем мы имеем дело — но наверняка с нашими друзьями, изменившими внешность, как они это порой практикуют. С того времени, как мы установили наблюдение, никто из подходящих под описание дома не покидал — ни через парадное, ни через чёрный ход. Из дома вообще никто не выходил. — Он покосился даже не на Ксавье, а в его сторону: — У господина инспектора найдутся какие-нибудь ценные замечания по ситуации?

  62