Агент? Ха-ха…
Хозяин таверны встретил меня дежурной улыбкой. Правда, с оглядкой на мое состояние, она была несколько тускловатой, но все равно грек держался молодцом.
– Кирие?..[52] – Он выкатил на меня свои большие влажные глаза.
– Заработать хочешь? – спросил я по-английски вполне трезво и жестко, убрав с лица ухмылку.
Все так же улыбаясь, грек прищурился. Он чересчур много повидал на своем веку, поэтому поверил мне сразу и без оговорок.
– Сколько и за что? – Хозяин таверны понимал английский, хотя сильно коверкал слова.
– Пятьсот баксов…
Глаза грека снова округлились – для него это была приличная сумма. Я был уверен, что за такие деньги он сам кому угодно глотку перережет.
– Хорошие деньжата… Пятьсот… – Он покатал последнее слово на языке, как комочек восхитительно ароматного и вкусного мороженого. – Пятьсот… Такие деньги на дороге не валяются… – Грек смотрел на меня выжидающе, ожидая объяснений.
– Нужно устроить небольшую потасовку.
Грек облегченно вздохнул – чего проще. Наверное, в его заведении мордобития случались чаще, чем дожди поздней осенью.
– Кто?
Хозяин таверны был сама прелесть. Своим вопросом он сразу убил трех зайцев: согласился на предложение, дал понять, что располагает необходимыми возможностями, и показал, что уяснил суть моего заказа.
– Двое. Стол в секторе от двух до трех часов.
– Как?
Черт! Я забыл, что хозяин таверны не имеет никакого отношения к нашей специальности, а потому профессиональный сленг диверсантов звучит для него как феня в ушах человека, впервые переступившего порог тюрьмы.
– Впереди справа от тебя, там, где картина. Два скандинава.
(Картина – это было круто сказано! Над головами топтунов висела мазня шизофреника, засиженная мухами до непотребного вида.)
– Каталавэно,[53] – грек "сфотографировал" взглядом псевдоблизнецов. – Пятьсот мало, – резюмировал он увиденное. – Удвойте ставку – и по рукам.
– Жадность фраеров губит, дядя, – гнусно осклабился я и отхлебнул прямо из бутылки, только что открытой греком. – Шестьсот, и только потому, что мне нравятся люди твоего типа. Ты так напоминаешь моего любимого дедушку…
– Девятьсот – просто из-за уважения к вам. – Грек смотрел с видом ребенка, который вот-вот описается.
– Семьсот. Нет? Тогда покеда, старый жлоб… – Я сделал вид, что собираюсь свалить.
– Э-э, кирие, стаматыстэ, паракало![54] Ладно, будь по-вашему. Только деньги я хочу получить сейчас.
Как все это знакомо: стулья вечером, но деньги вперед…
Интересно, не слинял ли папа этого толстого пиндоса в свое время из Одессы?
– Держи… – Я всучил ему семь сотенных; попроси грек и пять "кусков", я их отсчитал бы не поморщившись – ситуация стоила гораздо дороже; но бес противоречия, мой извечный спутник, дергал мой дурной язык даже на краю пропасти. – Только смотри без обмана. Не люблю финтов… – И я, как бы невзначай, приоткрыл полу куртки, показав рукоять пистолета, покоящегося в кобуре под мышкой. – Усек?
– Господин, как вы могли такое подумать? – Хозяин таверны заметно побледнел. – Исполним в лучшем виде. Мин энохлистэ…[55]
Мои объяснения не заняли много времени – шальные баксы, вдруг оказавшиеся опаснее мины замедленного действия, усилили умственные способности флегматичного толстяка невероятно.
Когда я усаживался на свое место, грек, прихватив литровую бутылку узо[56], с решительным видом направился в полутемный закуток под лестницей на второй этаж, где обретались типы, с которыми нормальный человек не пошел бы вместе даже справлять нужду.
Я и уже предупрежденный мною при помощи условных жестов Акула с нетерпением ждали, когда начнется "веселье"…
Киллер
Кто, попав в Афины, ожидает прикосновения к одной из самых древних цивилизаций или некой ауре, сопутствующей овеянной мифами и легендами старине, тот глубоко заблуждается.
Современные стеклобетонные ящики закрыли небо, и лишь кое-где в их тени мелькнет изящная беломраморная колоннада, разрушенная в незапамятные времена, или кусок крепостной стены, небрежно отреставрированный потомками некогда грозных полководцев, гениальных философов и несравненных ваятелей.
Возле этих археологических останков, высунув языки от многочасовой беготни по оживленным улицам, толпятся сбитые с толку туристы, поверившие красочным рекламным проспектам, в которых даже склеенный реставраторами на живую нитку ночной горшок жены ремесленника времен Плутарха благодаря невероятным возможностям суперсовременной фототехники на цветной иллюстрации кажется чудом искусства и вкуса.