128 
Горбоносый Рома встречал их на противоположном конце затопленного коридора.
– Все живы? – негромко спросил он, когда последний вынырнул из воды.
– Не все, – ответил тот, отфыркиваясь. – У меня ботинок утоп. Двести баксов пара, между прочим.
– Топи второй, – посоветовали ему. – Как-никак им там вдвоем веселее будет.
– Вот уж дудки, – ответил он, выбираясь на сушу и выливая воду из уцелевшего ботинка. – С чего это я стану сто баксов выкидывать?
– Отставить балаган, – скомандовал Рома. – Время – деньги.
Четверо молодых и очень мокрых преуспевающих бизнесменов, чавкая раскисшей обувью и оставляя за собой пунктирные линии капавшей с одежды воды, миновали кассу, до смерти напугав и без того запуганного кассира, и быстро двинулись по коридору. От их наметанных глаз не укрылись ни вспоротая пулями штукатурка, ни разбитый осветительный плафон, ни кровавые пятна на полу.
– Теперь ясно, как их взяли, – мрачно сказал тот, что потерял ботинок. Второй ботинок он нес в руке, как гранату. – Подстрелили, загнали в это болото, а потом выудили и повязали. Видал, крови сколько? И вода кругом.
– Вижу, Паша, – сказал Роман, вынимая из-за пояса брюк "Макаров". – Нехорошо они поступили, некрасиво. Надо с ними поговорить.
– Поговорим, – веско сказал Паша, покрепче сжимая мокрый ботинок.
* * *
В наступившей, как по мановению волшебной палочки, тишине Комбат поднял голову и посмотрел на балкон.
– Мимо, – сказал он Горохову. – Бери выше, козел.
Он говорил тихо и неразборчиво, но Петр Иванович, как и его брат незадолго до этого, очень хорошо расслышал каждое слово. Его губы побелели от ярости, ствол пистолета ходил ходуном. Стручок полностью утратил даже тот минимальный контроль над собой, который мог обеспечивать раньше.
– Ты убил моего брата, животное! – прокричал он, снова нажимая на курок.
Он действительно взял выше, на этот раз чересчур высоко, и пуля девятимиллиметрового калибра с завидной точностью ударила в узел парижского галстука, украшавшего шею заведующего одним из крупнейших ювелирных магазинов Питера. Мертвый заведующий резко вскочил со своего кресла, словно собирался вступить в горячую полемику со Стручком, выпрямился, опустив руки по швам, и столбом рухнул на головы сидевших впереди людей, обильно орошая их свой кровью.
Амфитеатр утонул в истерическом визге, криках, грохоте опрокинутых кресел и паническом топоте множества ног. Обезумевшие от ужаса люди заметались по залу, сбивая друг друга с ног и топча упавших. Стручок, дико хохоча и продолжая выкрикивать что-то о своем брате, раз за разом нажимал на курок, пока обойма "ТТ" не опустела. Трясущимися руками он выбросил ее вон и с третьей попытки загнал в рукоять пистолета новую.
Мечущаяся толпа устремилась во все проходы, включая служебный. Половина охраны была сразу же сбита с ног, остальные отбивались кулаками, дубинками и прикладами. В считанные минуты зал опустел, и теперь вопли раздавались откуда-то из глубины коридора, который теперь, когда тоннель был затоплен, сделался тупиком. Как только толпа ринулась к служебному проходу, капитан Французов свалил с ног ближайшего охранника и попытался броситься на второго, но тот коротко ткнул его в голую грудь электрошокером, и капитан потерял сознание. К счастью, он упал возле самой стены, и его не затоптали.
Когда в зале снова стало относительно тихо, Комбат с удивлением отметил, что все еще жив. Голова работала туго, со скрипом. Она страшно болела, сломанная рука отзывалась горячими взрывами боли на каждый толчок пульса, да и все остальное представляло собой сплошной ком ноющей боли, так что тот факт, что Стручок, стреляя в него, промахнулся восемь раз подряд, оставил Бориса Рублева вполне равнодушным. Сеня все-таки обработал его на славу, и, хотя Комбат понимал, что ему непременно нужно куда-то идти, он никак не мог вспомнить, куда именно и зачем. Тем не менее это таинственное путешествие почему-то представлялось ему крайне важным. Комбат, волоча непослушные ноги, добрел до канатов и тяжело подлез под верхний как раз в тот момент, когда Горохов снова открыл огонь. На этот раз прицел был довольно точным, и, не пригнись Рублев, пуля наверняка угодила бы ему в голову.
– Вот зануда, – пробормотал Комбат, пролезая под канатом.
Он оступился и с негромким криком боли свалился с помоста, совершенно пропав из виду.
128 
