12 
– А ну, пошли вон! – вполне дружелюбно сказал Вырезубов, похлопывая кнутовищем по высокому шнурованному ботинку.
Для собак это тоже было чем-то вроде игры, правила которой они знали отлично и нарушать их зря не собирались. Хозяин делает вид, что сердится, и если его послушаться, то он наверняка угостит желанным теплым, сочным человеческим мясом.
– Пошли вон! – повторил, глядя в собачьи глаза, Илья.
Псы попятились, затем развернулись и забежали за угол дома. Остались там, дожидаясь, когда позовут.
Григорий не мешкал. Он перекинул длинный резиновый шланг через толстую водопроводную трубу, которая шла под самой крышей, и соорудил петлю. Смазал шланг мылом, чтобы петля быстро затягивалась.
– Эй, Илья, пособи, один не справлюсь. Братья проделывали такое не впервой. Все движения были отработаны до автоматизма, как у работников на скотобойне. Петля обхватила ноги мертвого Горелова, и оба брата, перебирая руками, потянули за шланг. Тело медленно ползло вверх.
– Эй, Илья, придержи, раскачивается, еще кусты поломает!
Илья бережно развел руками высокие стебли розовых кустов, и ноги мертвеца оказались под самым стеклянным скатом крыши. Луна, выглянувшая в это время из-за облаков, осветила голые пятки, нереально белые в ночи. Григорий, негромко матерясь, закрутил шланг вокруг железного крюка возле водопроводного вентиля и перевел дыхание.
– Почему это мертвец всегда тяжелее кажется, чем живой?
– Закон такой, – глубокомысленно заметил Илья, отряхивая руки.
Подвешенное среди розовых кустов мертвое тело медленно вращалось. Картина была дикой; нежные, благоухающие розы и мертвое тело, висящее над ними вверх ногами. Темные редкие волосы Валентина Горелова касались колючих стеблей.
Илья достал короткий, остро отточенный нож и дунул на лезвие. Такая у него была дурная привычка – прежде чем резать, дышать на нож или плевать на него.
– Придержи кусты.
Григорий раздвинул стебли, и Илья одним движением полоснул мертвецу по горлу, а затем перерезал вены на руках. Братья старались держаться подальше от мертвого, потому что кровь полилась ручьем. И без того темная земля стала практически черной, влажный грунт плохо впитывал кровь, серебрились крупные пузыри, как во время сильного дождя.
Когда кровь уже не текла, а лишь капала, Григорий размотал короткий шланг с плоской насадкой и по-деловому принялся обмывать холодной водой тело. Оно стало неестественно белым, почти гипсовым, будто его посыпали мукой. Мокрые волосы слиплись.
Братья присели на бетонный бордюр, придерживающий грунт, и молча курили, любуясь тем, что сотворили. Тело медленно вращалось то в одну сторону, то в другую, и Григорий недовольно морщился, когда видел рваную рану на ягодице. Так смотрит охотник на попорченную шкуру зверя, которого намеревался убить выстрелом в глаз, но не получилось. Еще более страшная рана зияла на спине мертвеца. От воды края ее набухли и подвернулись, обнажив кость позвоночника, голубовато-белую.
В эту лунную ночь было так светло, что различались даже цвета. Лишь темно-бордовые розы казались черными, а бледно-розовые – ослепительно белыми. И только желтые розы оставались желтыми.
Григорий тщательно выпотрошил окурок в грунт, скрутил фильтр в шарик и сунул в карман. По всему чувствовалась хозяйская рука, которая не позволит себе бросать мусор где попало.
Илья потрогал землю возле одного из кустов и недовольно проговорил:
– Э, брат, земля подсыхает, корочкой покрывается, полить надо. Вот-вот бутоны начнут распускаться.
– Успеем, – сказал Григорий, поднимаясь и вытирая влажные руки о цианины. – Я шланг не отсоединял, сейчас заодно и полью.
– Нельзя, вода в трубе холодная, теплую ты уже спустил, – и Илья, зачерпнув лейкой из двухсотлитровой металлической бочки, принялся поливать кусты.
Вода шипела, уходя под корни, и казалось, кусты чувствуют заботу, отвечают на нее. Илья делал это рачительно, с удовольствием, с таким же, с каким убивал людей. Покончив с поливкой, он подвел ладонью один из цветов к самому лицу, понюхал и сладострастно улыбнулся. Затем прикоснулся губами к нежным, налитым влагой "розовым лепесткам.
– Даже жалко продавать красоту такую. У какого-нибудь гада на столе постоят и завянут.
– Почему на столе? – грустно усмехнулся Григорий. – А может, у гроба? – ив глазах его появился нездоровый блеск.
– Мертвецов, что в гробу, что без гроба, завсегда на столах ставят, – отшутился Илья, нюхая ослепительно белую розу.
12 
