Лёгкий, ненавязчивый романчик 
77 
Оказалось, что здоровяк, которого можно было представить разве что с кузнечным молотом в руках, неплохо обращался с тоненькими кистями и писал образа, за которыми приезжали не только из Москвы, а, почитай, со всего света.
Панкрат первым делом справился у Алексея о больнице, о которой мимоходом упомянул Кузьма. Монах подтвердил: на территории монастыря действительно располагалась оборудованная по последнему слову медицинской техники больница с диагностическими палатами и многофункциональными операционными. А работали в ней врачи, которые собирались стать монахами. Это, по словам Алексея, было их послушанием.
– А что такое послушание? – спросил Панкрат.
– Это как испытание, проверка, – ответил Алексей. – Кого-то, например, в сиротские приюты отец-настоятель отправляет, за детьми приглядывать. Илья вон образа рисует.
В больнице – тоже послушание. Они ведь там не за деньги работают, а из любви к ближнему, которая есть обратная сторона любви к Господу. А послушанием это называется потому, что человек узнает, насколько он покорен обстоятельствам и таким же, как сам, людям. Сказано ведь: непокорный человеку – непокорный и Богу. Не выдержит кто-нибудь, ослушается, возгордится, осерчает в сердце своем – и все.
Что означает это «все», Алексей так и не уточнил. Панкрат же не стал его расспрашивать: как-то неловко ему было слышать богословский слог из уст бесшабашного Лехи по прозвищу Кришнаит, вместе с которым они выбирались из множества передряг в Чечне.
Да, вздохнул он про себя, неисповедимы пути Господни.
Вечером того же дня Алексея вызвал настоятель. Предстояло каким-то образом объяснить пропажу «мерседеса» и появление в монастыре несовершеннолетней девицы. А также то, чем занимались в столице братья Илья, Феодор и Кузьма, который по возвращении сразу же засел за свой стационарный компьютер и не показывался даже к обеденной трапезе.
– Понимаешь, – ответил он Панкрату на просьбу посмотреть, что за информацию удалось вытащить из «Мнемосины». – Мне еще дня два – если только Господь не смилуется – ломать ту защиту, в которую этот файл ихние спецы завернули. Я по атрибутам его опознал, а прочесть пока что не могу. У них в сети алгоритм специальный автоматически выполняется, а у меня его нет. Можно было, конечно, подольше порыться, но тогда они нас точно за горячим бы заспели. Сечешь?
– Ни бум-бум я в твоей электронике, – вздохнул Панкрат. – Ладно, ковыряйся. Но как только получится – сразу…
– Понял-понял, – поспешил заверить его Кузьма. – Среди ночи разбужу, будь уверен. Главное – чтобы настоятель епитимью не наложил на недельку.
– Ты по-человечески говори, – нахмурился Панкрат. – Уж больно это слово на эпидемию похоже.
– Наказание такое, – усмехнулся хакер. – Типа как гауптвахта за самоволку.
– Теперь ясно, – нахмурился Панкрат. – Слушай, Кузьма, нельзя тебе епитимью. Я не знаю, на что именно способен человек, информацию о котором мы искали, но уверен, что на многое. Тут время терять нельзя. Ты уж настоятелю объясни.
– Алексей объяснит, – произнес Кузьма. – Если послушает его отец, тогда все обойдется. А если нет…
– Тогда я сам с ним поговорю, – твердо проговорил Панкрат.
Хакер как-то странно на него посмотрел и, слабо улыбнувшись, кивнул.
В тот вечер Алексей пришел в каморку, где расположились Панкрат и Люся, с лицом чернее тучи.
– Что случилось? – стараясь, чтобы его голос звучал спокойно, спросил Панкрат. – Епитимью наложили?
Монах метнул на него быстрый взгляд, вздохнул.
– Да нет, – было видно, что вариант с епитимьей устраивал его намного больше. – Послушание отец настоятель подобрал нехилое.
Панкрат вопросительно изогнул бровь.
– В смысле?
– На Валаам ехать, – ответил Алексей. – Там месяц служить молебны и каяться… Эх, попутал меня лукавый этот «мерседес» из стойла выгнать! – в сердцах вдруг вырвалось у него.
У Панкрата от удивления вытянулось лицо. Не выдержав, он через секунду расхохотался. Люся, которая лежала в своем спальнике и уже начинала дремать, испуганно подхватилась и села, переводя с одного на другого непонимающий взгляд.
– В тачке все дело, да?! – Панкрат утер выступившие слезы тыльной стороной ладони. – Вот это номер!
Внезапно посерьезнев, он спросил Алексея:
– Поедешь?
Тот открыл было рот, но так ничего и не ответил. На бесхитростном лице монаха красноречиво отразилась внутренняя борьба, которая в этот момент происходила в его душе.
77 
