17 
И по интонации Клары было несложно догадаться, ее достали до такой степени, что она вот-вот взорвется и начнет бить посуду. –Но этого не произошло. Клара еще налила, женщины выпили не чокаясь. И тут Глеб услышал всхлипывания – обе плакали.
– Такой проект, такой проект! – захлебываясь слезами, выкрикивала Клара. – Мать его так… Мы же с тобой, Ирка, душу отдали этому дьяволу, а он, свинья, ублюдок, нажил миллионы…
– Не на нас он их нажил, будь справедлива и к мерзавцу…
– Неважно, на ком он их нажил…, и вот так нас, как двух уличных проституток, что за полтинник дают в подворотне, прокинул! Ты представляешь, меня! Меня даже финны приглашали, я же им два проекта сделала, и в Эстонии построили дом… А тут какой-то козел… Будь он иностранец, не посмел бы, сам прокололся бы, я бы уж разглядела. Так нет же, наш, отечественной выделки… Вот ублюдок!
– И не говори, Клара. Ну все, все, не заводись, что с возу упало, то пропало!
Ирина пыталась успокоить подругу. Нервы у нее были явно крепче, чем у Клары, а может, ей не хотелось, чтобы Глеб слышал, как они тут убиваются.
– Все равно уже ничего не изменишь.
– Нет, нет, изменишь! – кричала Клара. – Я его достану!
– Деньги он уже все равно не заплатит.
«Интересно, – подумал Глеб, хрустнув суставами пальцев, – и сколько этот ублюдок должен девчонкам?»
– Ты еще не все знаешь, Клара, он же мне предложил…
– Знаю, знаю.
«Вот даже как!» – губы Глеба крепко сжались, улыбка исчезла. Лицо стало строгим и непроницаемым, на лбу образовалась складка, ноздри затрепетали, словно бы он почуял дичь и уже готов броситься на поиски.
– Он сказал, что если я такая умная и такая красивая, почему бы мне не провернуться с ним в постели, тогда и заплатит.
– Нет, Ирина, этого нельзя делать ни в коем случае!
– За кого ты меня держишь? Думаешь я уже собралась нырнуть к нему под одеяло? Размечтался! Меня от него тошнит, от него блевотиной воняет, хоть он и пользуется дорогим одеколоном и ворот его рубашки чистый. Но как вспомню перхоть на его пиджаке, так это хуже слабительного, это.., это…
– Как хлорка на унитазе в пионерлагере, – подсказала Клара.
– Именно.
Глебу хоть и было интересно слушать изречения Ирины и Клары, но ему стало неудобно. Мало ли до чего договорятся пьяные женщины, какие еще откровения он услышит. Ведь могут начать обсуждать не какого-то там бизнесмена-заказчика, а его, Сиверова…
«Нет, ну вас!» – немного брезгливо, как обычно о подвыпивших говорят трезвые, подумал Глеб.
Он понимал, что сейчас не самый лучший момент, чтобы насладиться музыкой, но выбора у него не было: или пьяная болтовня, или великий Вагнер. Естественно, предпочтение он отдал Вагнеру.
Глеб сунул компакт в музыкальный центр, уселся в кресло, надел наушники и погрузился в музыку – так, как человек погружается в воду, смывая с себя усталость тяжелого дня.
Он не слышал, как ушла Клара, но по музыке ориентировался, что прошло минут сорок, когда Ирина появилась в дверях комнаты и как-то странно на него взглянула. Ее взгляд был грустный, и Глебу даже показалось, пустой, как выпитый стакан.
– Музыку слушаешь? – сухо спросила она, словно это было преступлением, вроде как в присутствии голодных детей пожирать конфеты.
Глеб кивнул, хотя мог этого и не делать. На зеленом экране музыкального центра плясали ярко-зеленые столбики частотных диапазонов.
– Ну, слушай, а я буду плакать.
Глеб понял, что говорит Ирина, по движению губ.
Он снял наушники, лениво нажал клавишу паузы, остановил музыку.
«Именно с этого места я его дослушаю», – решил он, зная, что впереди еще полчаса прекрасной музыки, может быть даже самой соблазнительной.
Ирина бросилась на кровать, и ее плечи задрожали.
Она уткнулась головой в подушку, поджала колени.
Когда Глеб сел рядом и попытался ее обнять, она резко сбросила его ладонь.
– Чего ты плачешь? – ему хотелось сказать «ноешь», но он выбрал слово помягче. – Если что-то стряслось, скажи, может, я могу помочь.
– Нет, нет, – выдавила из себя Ирина, – я сама виновата. Мало того, я еще и Клару в это втянула. Мы убили больше месяца, мы такого наворотили, а он, сволочь…
– Кто он?
Но Ирина уже прикусила язык, зная, что Сиверову лучше фамилий и имен не называть.
– Сволочь одна, Глеб. Ему на том свете за это воздается.
– Может быть, – философски заметил Глеб. – Все люди полагают, что их врагам и обидчикам воздается не в этой жизни, а на том свете. Почему, собственно, не па этом? Ведь никто еще не сумел побывать в мире ином, чтобы лично убедиться…
17 
