очень нудно 
97 
– Снова неприятности? Тебе угрожают?
– Если бы, – вздохнул Глеб, – со своими врагами я не стал бы церемониться. А здесь… Генерал Лоркипанидзе уловил замешательство Сиверова.
– Если не хочешь, можешь ничего не рассказывать.
С меня достаточно и такого объяснения.
– Честно говоря, Амвросий Отарович, я просто не знаю, с чего начать.
– А ты не спеши, Глеб. У тебя, между прочим, характер точь-в-точь как у твоего отца. Вы похожи как две капли воды. Тот тоже, прежде чем что-либо сказать, всегда долго думал.
– Я не виноват, – съязвил Сиверов. – Наверное, против природы не попрешь.
– Да, с природой бороться сложно.
– Я расскажу, но не сразу.
– Чужие тайны?
– Мне понадобится и ваш совет.
– Совет, Глеб, это единственное, на что я теперь способен.
– Это немало.
С мансарды спустилась Ирина. Стол уже был накрыт, чай заварен. На скатерти появились неизменные серебряные рюмки, явно вывезенные генералом из какого-нибудь австрийского замка еще во времена Второй мировой войны, – на рюмках красовались баронские короны.
– Присаживайтесь, гости дорогие, – широко разведя руки в стороны, пригласил хозяин дачи своих неурочных гостей.
– Тут уж не откажешься.
Глеб и Ирина уселись рядом, а генерал устроился напротив.
– Хотите, я зажгу свечи? У меня есть еще несколько штук. Как-то на пару дней отключили электричество.
Сидел, сидел, рассердился и поехал – купил целую коробку, а теперь, как назло, свет не отключают. Лежат без дела. Пылятся.
– Не надо, – улыбнулась Ирина, – и так здорово.
Когда вы их сожжете, непременно вновь свет отключат.
Не стоит рисковать. Знаете, Амвросий Отарович, я очень часто вспоминала вас и вашу дачу.
– Ну, вспоминать это одно, а вот взяли бы Глеба и приехали ко мне вместе с Анечкой. Сейчас грибы начинаются, яблок полон сад, живи и радуйся. Что это я так разговорился? – одернул себя генерал, Глеб, решив, что хозяин страдает забывчивостью, потянулся к бутылке с коньяком, но Амвросий Отарович его остановил:
– Кто в доме хозяин?
– Вы, вы! – наперебой закричали Глеб и Ирина.
– То-то же! Коль я хозяин – мне и наливать. А вы будете вынуждены слушать мою старческую болтовню.
Болтовня – наказание, коньяк – компенсация.
И Глеб, и Ирина заулыбались, что явно подзадорило Амвросия Отаровича на длинный кавказский тост. И естественно, тост был за прекрасных женщин, за таких прекрасных, что даже молодая луна и утренняя заря меркнут в сравнении с ними.
Но Быстрицкая ничуть не смутилась. Подобные тосты в свою честь она уже слышала в этом доме.
– Вы неизменно льстите мне, – сказала она, чокаясь с генералом.
– Да уж, наверное, я не меняюсь. Хотя, между прочим, старею. А вот вы, Ирина… – Вы сейчас скажете, Амвросий Отарович, что молодею. В таком случае, у меня незавидная перспектива.
– Почему?
– Я стану маленькой девочкой, и Аня, когда подрастет, будет как бы моей мамой.
Генерал прищурился:
– А вы предпочитаете стареть?
– Не хотелось бы.
– Правильно, Ирина! Конечно же, вы молодеете.
Или я не прав, Глеб Петрович?
– Я согласен, – кивнул Глеб, ощущая приятный терпкий вкус отменного коньяка.
Ирина только пригубила. Она, как ни старалась, не смогла отказать себе в этом удовольствии, ведь коньяк был гак хорош. А вот в чае она себя ничуть не ограничивала и ела свежий черный хлеб с ветчиной и помидорами. Хозяин сказал:
– Вы уж извините за столь скромный ужин. Но вы сами виноваты, предупредили бы… – Что вы, Амвросий Отарович, мы, честно говоря, не рассчитывали и на это.
– Да ладно вам, не рассчитывали… Когда это такое было, чтобы в доме Лоркипанидзе не нашлось хорошего вина, коньяка и закуски? Да никогда такого не было, – сам же ответил на свой вопрос старый генерал.
– А вот у нас… – начала Ирина.
– Конечно же, все у вас хорошо, – и, благодушно улыбнувшись Глебу, Лоркипанидзе предложил:
– Если хотите закурить, то пожалуйста. Я сам не буду, сердце побаливает.
– Кстати, Амвросий Отарович, как ваш автомобиль? Я его несколько помял.
– Ничего. После той поездки я в него и не садился.
Правда, если быть откровенным, то и до того, как дал его тебе, – тоже. Но эту машину, наверное, только пресс и сможет помять. Как с пасхальными яйцами.
Все разбиваются, а одно – нет. Моя «победа» – такое пасхальное яйцо. Чуть подкрасил крышу, и порядок.
97 
