13 
– От корки до корки, – важно заявил Пацук и с несвойственной для зека деликатностью поинтересовался:
– Сесть можно?
– Садись, – благожелательно разрешил Самсон Ильич.
– Книжка интересная, но главного-то в ней не написано.
Лукин улыбнулся:
– Главное всегда между строк написано.
– Как это?
– Если о чем-то писатели и историки умалчивают, значит, оно – главное.
– Понял, – Пацук поскреб свежевыбритую щеку. Под носом кровоточил порез. – Еще что-нибудь о Наполеоне есть?
– Нет, – Лукин развел руками, – не исторический профиль у моей библиотеки.
Кузьма растерянно заморгал. Он не мог взять в толк как это так, книжек много, а нужной среди них не отыщется.
– Тебя клад Наполеона интересует? – напрямую спросил Лукин.
Пацук напрягся и медленно перевел взгляд с книжного стеллажа на холеного по тюремным меркам библиотекаря.
– Какой клад? – через силу выдавил из себя Пацук.
– Самый знаменитый и, наверное, самый большой. Известнее его разве что Янтарная комната.
– Янтарная комната – байки. Была бы она в России, давно отыскали бы, – как каждый одержимый бредовой идеей, Пацук заводился с пол-оборота. – А наполеоновский клад существует, об этом у нас в городе каждый знает. Мне самому дед рассказывал.
– Старые люди много о чем говорят. Но если бы клад был, его бы уже непременно нашли. Почти двести лет минуло с того времени.
– Золоту ничего в земле не сделается. Вы, Самсон Ильич, человек образованный, толк в драгоценностях знаете. Как на ваш взгляд, что было в обозе Наполеона, когда он отступал? Я-то знаю, а вы?
Глаза у Пацука полыхали адским огнем, словно в них уже отражались награбленные французским императором сокровища.
– Все золото Москвы, – с придыханием произнес Пацук.
Лукин не выдержал и рассмеялся.
– Ты – любитель, наслушавшийся сказок. Чем беднее город, тем охотнее в нем верят басням про сокровища. Борисов же – город небогатый?
– Это правда.
– Ты сам сказал, я человек образованный, значит, знаю несколько больше, чем ты.
– Согласен.
– – Ничего ценного в обозе Наполеона быть не могло.
– Он же Москву ограбил!
– Во-первых, – Лукин назидательно поднял указательный палец, – Москва к тому времени уже сто лет не была столицей империи. А во-вторых, – он выбросил еще один палец, – перед сдачей города у богатых людей оставалось время собрать и упаковать ценные вещи. Вдобавок Москва была почти целиком деревянной, и перед отступлением ее подожгли. Что не вывезли, то сгорело.
– Не знаю, – задумался Пацук, – люди зря говорить не станут.
– Если бы что-то было, его уже нашли бы. Двести лет ищут клад, а найти не могут.
Пацук все еще сомневался. Ему не хватало образования, но уверенности в том, что клад существует, было не занимать.
– Ценное прячут надежно, – глухо сказал он.
Лукин лишь пожал плечами.
– Я подумаю и еще зайду, если можно, – Пацук побрел к выходу.
Лукин не стал его останавливать, времени на зоне хоть отбавляй.
– Москва, Москва, – проговорил Самсон Ильич. Он произнес слова нараспев. – А если борисовский житель прав? Янтарную комнату тоже найти не могут, но она существует, – он тряхнул головой. – Никаких ценностей в Москве быть уже не могло, и все же почему Наполеон так рвался к ней? Вместо того чтобы наступать на Петербург, он двинулся к старой столице.
Впервые Лукин задумался об этом.
– Постой, – сказал он сам себе, – во время любой войны враг стремится захватить столицу. Кто сел в императорском дворце, тот и правит страной. Зачем же Бонапарту понадобилась Москва, полуазиатский город, в котором, честно говоря, брезговала жить верхушка Российской империи? Петербуржцы откровенно смеялись над москвичами. Это уж, потом, в конце девятнадцатого века и в начале двадцатого, да и при советской власти, славянофилы-восточники вовсю раздули значение Москвы. Со времен Петра Первого там было запрещено каменное строительство, все мастера-каменщики оказались в Петербурге. Наполеон, конечно, – маньяк, жадный до власти, но тогда тем более его должен был привлечь Санкт-Петербург с его дворцами и несметными богатствами.
И тут Самсон Ильич вздрогнул. Минут пять он сидел, задумавшись, затем буквально подбежал к стеллажу. Снял с него огромную, изданную в шестидесятых годах в Америке книгу по древнерусскому ювелирному искусству, принялся лихорадочно листать страницы. Более полного издания не существовало, сделано оно было с американской педантичностью. Под каждой вещью указан музей, где она хранится, и примерная стоимость. Улыбка появилась на губах Лукина, ему хотелось немедленно поделиться с кем-нибудь своим открытием, сделанным благодаря безграмотному кладоискателю Пацуку.
13 
