86 
– Какие?
– С краской, – спокойно бросил Брагин, – которой церковь размалевали. Они же и могилы на кладбище поразворачивали. Сатанисты, – в общем.
Минские следователи переглянулись:
– Майор, вы что? Какие сатанисты?
– Самые настоящие.
– Окладом сейчас надо заниматься, – сказал Луговский. – Оклад – это деньги, а убивают людей за деньги. Мы сейчас к попадье съездим, с ней поговорим. Кстати, как она?
– Нормальная женщина, в городе о ней никто плохого не скажет.
– Священник каким был, Михаил Летун?
– Человек хороший. Но у меня к церкви отношение неопределенное.
– В Бога не верите?
– Как сказать, – задумчиво произнес Брагин, отхлебывая уже остывший чай. – Когда был ребенком, не верил, в Афганистане поверил, потом опять перестал верить. Когда прижмет, вроде верю, а как все в порядке, есть Бог или нет его, мне все едино.
– Ладно, майор, мы сейчас к матушке съездим, а потом поговорим.
Два минских следователя, узнав адрес, поехали к матушке Екатерине. Там следователи и встретились с советником патриарха. Они хотели остаться наедине с матушкой, но та, обратившись к ним, сказала:
– Я хочу, чтобы и Андрей Алексеевич присутствовал при нашем разговоре. Думаю, вы не будете против этого.
Следователям ничего не оставалось, как согласиться. Разговор получился не очень долгим. Ничего нового следователи не узнали. Холмогоров сидел на стуле спокойно, с Библией на коленях.
В конце разговора он отдал матушке Екатерине книгу.
– Марат Андреевич, – сказал он, твердо глядя в глаза старшему следователю, – я вижу, вы тоже уверены, что все-таки произошедшее связано с древним окладом?
– Откуда вы знаете, что оклад древний, Андрей Алексеевич?
Холмогоров едва заметно улыбнулся:
– По роду своей деятельности я знаком с историей искусств, с историей церкви, и не только православной. Мне приходилось видеть подобные реликвии. Я не держал этот оклад в руках, но думаю, он очень ценный. Возможно, он принадлежал одному из византийских патриархов, был сделан греческим мастером по заказу первосвященника. Да простит меня Всевышний, но оклад может быть продан сегодня за огромные деньги. Это во-первых, господа, а во-вторых, он представляет большую историческую ценность как для самой церкви, так и для музеев и коллекционеров. Мне приходилось видеть иконы, оклады, кресты и дарохранительницы того времени. Судя по всему, это десятый-одиннадцатый век.
– Как оклад мог оказаться в Борисове? Его кто-то привез?
– Без сомнения, привезли его сюда давно, я полагаю, почти два столетия тому назад. В тысяча восемьсот двенадцатом году император Наполеон, ограбив московские соборы, отступая, потерял на Березине часть награбленного. Скорее всего оклад попал в Борисов именно таким путем.
Следователь Марат Луговский провел ладонями по лицу, стирая с губ улыбку:
– Здесь много говорят о кладах Наполеона, говорят все кому не лень. Но никто еще ничего, относящегося к сокровищам, похищенным Наполеоном, не находил. Андрей Алексеевич, я перед поездкой сюда наводил справки у историков, археологов и музейных работников, так вот, никто из них не смог предъявить факты или хотя бы подтвердить находку части сокровищ, похищенных Наполеоном. Вы меня, конечно, извините, но, по-моему, клад французского императора – не более чем легенда.
– Нет, – встрепенулась матушка Екатерина, – и мой муж, царствие ему небесное, тоже считал, что существуют сокровища Наполеона, но люди до них не могут добраться, потому что на сокровищах лежит проклятье. И земля их надежно прячет, не желая отдавать в человеческие руки. Все жители нашего города уверены, что сокровища существуют, и пытаются их найти. Хотя, возможно, поиски скоро закончатся: после того, как перекроют реку и пойма уйдет под воду. Тогда уж никто до клада не доберется.
Следователям хотелось закурить, но в доме священника они не могли себе это позволить.
– На месте убийства Кузьмы Пацука, – сказал Холмогоров, – в сарайчике на берегу реки, я нашел кусок материи. Именно на нем отец Михаил фотографировал оклад. Можете показать его, матушка подтвердит, что это та самая материя, из ее дома.
Брагин минским следователям о находке ничего не говорил.
– Черт подери, – пробурчал Марат Андреевич, но тут же опомнился, что не дело поминать черта в доме священника, и прошептал:
– Простите, извините… Вырвалось.
– Что вы говорите? – переспросила матушка.
86 
