Лёгкий, ненавязчивый романчик 
55 
Витрины магазинов пестрели объявлениями предновогодних распродаж. Их было просто невозможно не замечать, а заметив, было так же невозможно не вспомнить о некоем документе особой важности, хранившемся во внутреннем кармане пальто. Недовольно пожевав губами, приезжий запустил руку во внутренний карман и проверил, все ли на месте. Все оказалось в полнейшем порядке: уже заметно потертый тетрадный листок по-прежнему лежал между паспортом и бумажником, который, к слову, мог бы быть и потолще.
Документ был написан от руки и представлял собой список покупок, составленный супругой генерала ФСБ Потапчука и врученный ему перед отъездом в приличествующей случаю, немного нервозной, но достаточно торжественной обстановке. Ссылки Федора Филипповича на отсутствие свободного времени были выслушаны с подобающим вниманием и выражением полного понимания и даже сочувствия на лице. Однако, когда поток генеральского красноречия иссяк, пресловутый список был помещен во внутренний карман его пальто. "Вдруг сумеешь улучить минутку, – было ему сказано на прощание. – Ты пойми, Федя, в Москве цены сумасшедшие, а там сейчас самые дешевые распродажи!"
Федор Филиппович с рассеянным видом остановился у витрины магазина игрушек. Пользуясь ею как зеркалом, он внимательно осмотрелся, но не заметил, чтобы хоть кто-то проявлял повышенный интерес к его персоне. Иначе, наверное, и быть не могло. Генерал Потапчук давно ушел в тень, откуда, как он предполагал, открывалась прямая дорога на пенсию. В связи с этим у иностранных разведок не было никаких причин устраивать за ним слежку. Он был одним из миллионов туристов, ежедневно приезжающих в Лондон, человеком-невидимкой, еще менее заметным, чем какой-нибудь нелегальный иммигрант из Вьетнама или Китая. Это было очень удобно, но немножко обидно, и, поймав себя на этой мысли, Федор Филиппович с привычной самоиронией подумал, что начинает потихоньку впадать в детство. Вот уже и обижаться начал... И главное, нашел за что! За то, что контрразведчики всех стран, завидев его на улице, не узнают его, как поп-звезду, и не бросаются навстречу с радостными воплями: "А, мистер Потапчук, сэр! Добро пожаловать! Вы к нам по шпионским делам или с шоп-туром?" Вот уж, действительно, повод для расстройства...
Посмотрев на часы, он отошел от витрины и уверенно зашагал к небольшому кафе. Внутри оказалось тепло и уютно, пахло хорошим кофе и ванилью, а из скрытых динамиков лилась негромкая симфоническая музыка. Интерьер был декорирован различными музыкальными инструментами – скрипками, альтами, какими-то гобоями и флейтами, в которых Федор Филиппович разбирался довольно слабо, – но все это в сочетании с музыкой объясняло, по крайней мере, почему встреча была назначена именно в этом кафе. Похоже, некий меломан с присущим ему умением приноравливаться к любой обстановке уже успел неплохо тут обжиться и даже обзавестись любимыми злачными местечками.
Меломан, о котором думал Федор Филиппович, обнаружился в дальнем углу уютного зала. Выглядел он немного усталым – это не могли скрыть его темные очки, – а появление Федора Филипповича встретил широкой, радостной улыбкой. Над головой у него в нарочито грубой деревянной раме висела скрипка, выглядевшая так, словно ее смастерили лет триста назад и с тех пор не особенно с ней церемонились, а обложка меню, которое он держал в руках, была разрисована нотными линейками и скрипичными ключами. При виде этой картины на ум Федору Филипповичу пришло словечко "сольфеджио", которое по неизвестной причине всегда, с самого детства, вызывало у него глухую, необъяснимую ненависть.
На белой скатерти, естественно, дымилась чашечка кофе, а вот привычной пачки сигарет рядом не было видно: запрет на курение распространялся и на это уютное местечко. Курить Федор Филиппович бросил уже несколько лет назад, но сейчас этот запрет показался ему особенно бессмысленным из-за запаха бензиновой гари, перебивавшего ароматы кофе и ванили.
Генерал снял пальто, повесил его на рогатую вешалку и уселся за стол. Этот чокнутый меломан напротив продолжал сиять улыбкой, демонстрируя, надо полагать, что соскучился и очень рад встрече. Федор Филиппович тоже был рад видеть его живым и здоровым, но сам факт этого свидания, по правде говоря, был из ряда вон выходящим.
– Ну, – нарочито неприветливо буркнул он, – и что сие означает?
– Я вам тоже очень рад, Федор Филиппович, – не остался в долгу Сиверов. Он снял свои темные очки и пристроил их к кофейной чашке, зацепив дужкой за ручку. Теперь чашка тоже смотрела на генерала снизу вверх блестящими темными линзами, и у него возникло странное ощущение, что перед ним сидят сразу два Глеба – один большой и какой-то особенно усталый без своих вечных очков, а второй – маленький и очень бледный, но зато в очках. – Хотите перекусить или ограничимся кофе? Здесь неплохо готовят.
55 
