5 
Вислоплечий Андрей промолчал, поскольку платили ему вовсе не за то, что он говорил и думал, а за конкретные действия. Вопрос шефа был не из тех, которые требуют ответа, и, хотя Андрей не знал слова “риторический”, он отлично понимал, что никаких реплик от него не ждут.
– Найди-ка бутылку, из которой этот мерзавец налакался, – приказал Виктор Павлович.
– А потом? – решил уточнить мордоворот.
– А потом – суп с котом, – резко ответил шеф. – Сам знаешь, не мальчик уже.
– Да уж, – пробормотал Андрей, уверенно опускаясь на корточки перед тумбой письменного стола, – это уж что да, то да. Давно уже не мальчик. Лет этак с двенадцати…
Он запустил руку в ворох старых бумаг и жестом фокусника извлек оттуда пустую бутылку. Виктор Павлович искоса наблюдал за его действиями, куря американскую сигарету и выпуская дым через ноздри двумя толстыми струями. Андрей двинул плечом, сбрасывая на пол висевшую на ремне матерчатую сумку. В сумке предательски звякнуло стекло. Он раздернул “молнию” и для начала вынул из сумки пару хлопчатобумажных перчаток. Натянув перчатки на руки, Андрей снова полез в сумку и достал оттуда две водочные бутылки. Одна из них была пуста, в другой оставалось еще на два пальца прозрачной влаги. Действуя уверенно и деловито, водитель джипа взял за запястье вяло обвисшую руку Митяя и по несколько раз приложил его ладонь к обеим бутылкам.
– Мудришь, – сквозь зубы заметил Виктор Павлович, косясь на часы.
– Береженого Бог бережет, – афористично ответил водитель, – а небереженого конвой стережет. Кто их знает, этих местных мусоров? Мало ли что им в голову стукнет…
– Ну не знаю, – недовольно проворчал Виктор Павлович, наблюдая за тем, как Андрей в художественном беспорядке расставляет на столе бутылки и разбрасывает вокруг свинченные с них алюминиевые колпачки. – По-моему, эти местные пинкертоны неспособны отличить собственную задницу от дырки в земле, а про дактилоскопию, может быть, услышат лет через пятьдесят, дай то неизвестно, поймут ли, о чем им толкуют…
– Так об этом же и речь, – с неожиданной горячностью возразил Андрей. – Дело-то намечается нешуточное, а какие тут сыскари, всем известно. Могут ведь из области кого-нибудь прислать, а то и из центра, а там менты дошлые, и про дактилоскопию они все до тонкостей знают. Так что для полноты картины эти пальчики очень даже пригодятся. – Он приподнял одну из бутылок двумя пальцами за горлышко и посмотрел на просвет. – Чудо что за пальчики! Прямо невооруженным глазом видны…
– Кончай, кончай, – раздраженно поторопил его Вюстор Павлович. – Ты, конечно, спец, но я прошу тебя: не увлекайся. Здесь все-таки тайга, а не Москва и не Питер.., и даже не Красноярск, черт бы его побрал. Не перемудри, Андрей. И поторопись, пожалуйста, время не ждет.
Андрей пожал вислыми плечами и огляделся, словно прикидывая, не забыл ли чего-нибудь. Кивнув, словно в ответ на какие-то свои мысли, он пинком перевернул вертящийся стул, который с грохотом обрушился на пол в шаге от Митяя.
– Ну вот, – не спеша сдирая с потных ладоней перчатки и разгибаясь, удовлетворенно сказал Андрей, – теперь полный ажур. Заступил он, значит, на дежурство, повалил литруху, окосел и.., того.
– Да, – медленно сказал Виктор Павлович. – Это точно. Это ты правильно сказал – того.
Тон у него был странный. Андрей повернул к нему тяжелое мясистое лицо, но Виктор Павлович не смотрел на него. На распростертое посреди комнаты бесчувственное тело Митяя он не смотрел тоже: его взгляд был прикован к обтянутой черной гофрированной резиной рукоятке рубильника.
* * *
За полчаса до обеденного перерыва по объекту пронесся слух, что Петлюра слинял. Поначалу этому никто не поверил, поскольку ситуация складывалась прямо-таки неслыханная: грозный усатый прораб никогда не покидал стройплощадку перед обеденным перерывом, поскольку отлично знал, с кем ему приходится работать. Дать малейшее послабление этому стаду люмпенов означало попросту потерять остаток рабочего дня, и неутомимый Палыч в течение всего обеденного перерыва слонялся от одной группы рабочих к другой, чутко поводя своим похожим на картофелину носом в надежде уловить малейший запашок алкоголя. Некоторые умники, уже успевшие вкусить казенного гостеприимства, поначалу пробовали экспериментировать с чаем, но провести Петлюру оказалось невозможно: с первого же дня он взял за правило дегустировать содержимое оловянных чайников и даже персональных кружек. Лица, уличенные в употреблении чифиря, незамедлительно передавались для дальнейшей воспитательной работы в мосластые лапы личного водителя Петлюры Андрея, прозванного в народе Квазимодой, – не Квазимодо, а именно Квазимодой, в полном соответствии с общим культурным уровнем граждан, придумавших эту кличку. Квазимода уводил проштрафившихся экспериментаторов в ближайшие кустики, откуда те вскоре возвращались, подбирая на ходу кровавые сопли и поочередно хватаясь за разные места. Несколько позже, слегка придя в себя и вновь обретя дар речи, эти несчастные с большим уважением отзывались о Квазимоде как о настоящем мастере своего дела. “Быка может завалить одним ударом, – говорили они, – но бьет с понятием – так, чтобы человек не помер и не покалечился, а только в разум вошел…"
5 
