очень нудно 
66 
– Я уезжаю, – сказал Шелковников, – а вечером, может быть, вернусь.
– Меня вечером здесь не будет.
– Что? – пробурчал Павел.
– Может быть, вечером меня не будет дома, – спокойно повторила она.
– А где ты будешь? – он зыркнул из-под мокрых волос так, что Валентина тут же натянула одеяло до самых глаз. – Я спросил, где ты будешь вечером?
– Меня пригласила в гости одна старая школьная подруга.
Шелковников, стреляный воробей, тут же сообразил, что если женщина добавила слово «одна», то значит, никакой подруги в природе не существует.
– Что за подруга? Вчера ты мне об этом ничего не говорила.
– Во-первых, не вчера, – уточнила женщина, – ты приехал ко мне во втором часу ночи. Так что это было не вчера, а сегодня, и говорить мне об этом на ночь глядя не хотелось. Вот, теперь говорю.
– Послушай, – с присвистом произнес Шелковников, – ты что, завела себе кого-нибудь нового?
– Что ты имеешь в виду?
– Что имею, то и введу, – избитой шуткой ответил Шелковников. – У тебя появился, кроме меня, еще кто-то?
– Может быть, – зло бросила Валентина.
Подобного поворота Шелковников не ожидал. От рождения он был патологически брезглив, даже от одной мысли, что кто-то кроме него может переспать с его любовницей, влажная кожа на спине тут же стала шершавой, а рот безобразно искривился.
– Повтори, что ты сказала?
– Ничего такого я не сказала. А почему ты не допускаешь, что у меня может быть еще кто-то? Ты меня, между прочим, в магазине не покупал, упаковку самолично не вскрывал.
– Не допускаю, – нахмурился Шелковников. – Пока ты со мной, у тебя никого не может быть.
– Я что, твоя крепостная? Рабыня Изаура? – садясь на кровати и поджимая колени к подбородку, фыркнула Валентина.
– Да, – спокойно ответил Шелковников, – пока ты со мной, ты мне принадлежишь. Ты будешь свободна, только если я так решу.
– Ничего себе, заявочки…
– Я решу, но не ты. Ясно? И не забывай о том, что я тебе сказал.
Валентина поняла: сейчас лучше Шелковникова не злить, лучше с ним не пререкаться, иначе это может кончиться безобразной сценой. Дважды подобные сцены уже случались, Шелковников ее избивал, жестоко, по-садистски. Повторения Валентине не хотелось: она панически боялась физического насилия и рукоприкладства.
– Свари кофе, – спокойным, каким-то мертвым голосом попросил Шелковников, вернее, даже не попросил, а приказал, зная, что его не ослушаются.
И Валентина, которая отродясь не стеснялась, почему-то вдруг испугалась своей наготы. Отвернувшись, она быстро накинула на плечи скользкий шелковый халат, нервно пошарив пальцами по холодному полу, отыскала тапки. Она направилась на кухню, где сразу же закурила, включив плиту и поставив на огонь воду.
А Шелковников тем временем одевался. Он туго затянул узел галстука, накинул на плечи подтяжки, вытащил из внутреннего кармана пиджака кожаный бумажник и повертел его в пальцах. Бумажник был дорогой, из добротной желтой кожи, с золочеными уголками. Павел Павлович открыл его и вытащив двести долларов, небрежно бросил их на комод возле телевизора.
«Больше ты, телка, сегодня не заработала», – цинично подумал он, поправляя галстук.
Он еще несколько секунд вертел в руках бумажник, затем зло скривился и направился на кухню.
Кофе и бутерброды уже стояли на столе. Шелковников уселся и, не глядя на женщину, без всякого аппетита принялся жевать.
– Ты ничего не хочешь мне сказать, Павел? – спросила Валентина.
– А что ты хочешь услышать?
– Я хочу услышать что мне делать дальше.
– В каком смысле?
– Вообще.
– Ничего не делать. Сидеть и ждать когда я приеду.
– А когда ты приедешь?
– Когда мне это будет нужно, тогда и приеду.
И запомни, – отодвигая чашку, почти шепотом произнес Шелковников, – если ты с кем-нибудь свяжешься, потом пожалеешь. Очень, очень пожалеешь.
– Это мое дело.
– Вот тогда и увидишь, твое это дело или чье-то еще!
Он поднялся из-за стола и, перевернув чашку, поставил ее на блюдце.
– Стал суеверным? – скептически улыбнулась женщина, глядя на чашку, перевернутую для гадания.
– Нет, – покачал головой Шелковников и с минуту молчал. Затем поднял чашку и принялся изучать замысловатые потеки.
– Что там получилось?
Павел Павлович вертел чашку, пытаясь поймать момент, когда потеки приобретут осмысленные формы.
– Что-нибудь не так?
66 
